Невидимый враг - Поль де Ивуа

— И все из-за этих проклятых даяков!

— Что делать? Уж очень они лакомы до мяса белых.

— И дураки же! Ну, неужели можно променять сочный, вкусный ростбиф на филей матроса?

— Да уж, стоянка!

— А главное, толку-то никакого! Ну, зачем мы здесь стоим? Не давать малайцам пиратствовать. Легко сказать! А что им больше делать? Ведь они считают бесчестным держать в руках какое-нибудь другое оружие кроме кинжала и заниматься производительным трудом. Самое разбойничье племя!

— Вы совершенно правы, капитан Мюррей.

— Да ведь они смеются над нами! Ну, как мы угонимся за их лодчонками, за этими гуво, если к берегу не подойдешь из-за рифов, а по рекам всюду мели? Вы слышали, что сказал этот торговец, который приезжал вчера? Я ему показывал «Шелл». Смею вам сказать, что это одно из лучших судов Ее Величества.

При этих словах капитан отдал честь.

— Помните, что он ответил? — продолжал он. — Я даже рассердился. «Прекрасный корабль, только плавать на нем нельзя, слишком у него брюхо толстое, до дна достает. Ты хорошо сделал, капитан, что на якорь стал, а то быть бы твоему кораблю на дне…» И такие вещи эти негодяи смеют говорить о лучшем в мире флоте!

— Без сомнения, лучшем!

Читатель видит, что офицеры имели полное право быть недовольными. Впрочем, иначе они не могли бы оставаться равнодушными к окружающей их природе. Бухта расстилалась дугой и, как ленивая красавица юга, нежилась в зеленой оправе тропической растительности, которая покрывала амфитеатром всю бухту. Гибкие ротанги, дикие мускатные деревья переплетались ветвями и переливались всеми тонами зелени от самого светлого до самого темного. На севере берег сливался с горизонтом, и только могучая гора Кинибалу поднимала к небу свою вершину. Сквозь прозрачные волны было видно коралловое дно, и ярко сверкавшее южное солнце обливало всю эту картину горячим золотом своих лучей. Легкий ветерок, дувший с моря, умерял тропический жар. Это была какая-то оргия света, казавшегося еще ярче на темном фоне лесной опушки.

Но лейтенант Бэтхерст и капитан Мюррей были мало чувствительны к красотам природы, и разлитая кругом красота не мешала им ворчать на судьбу. Они вдруг в изумлении вскочили с мест. Электрический звонок, соединявший мостик с капитанской каютой, зазвонил.

— Что за странность! — вскричал капитан. — Я здесь, а из моей каюты кто-то звонит. Кто бы это мог себе позволить подобную шутку?

— Если угодно, я посмотрю, — предложил Бэтхерст.

— Нет уж, лучше я сам пойду и поймаю нахала.

И с этими словами Мюррей быстро сбежал по трапу и бросился в свою каюту. Такая порывистость его движений немало изумила матросов. Но капитану пришлось удивиться еще больше: каюта была совершенно пуста. Приготовленный поток ругательств замер на губах офицера. Он подошел к пуговке звонка, осмотрел ее и увидел, что она вдавлена в кнопку.

«Вероятно, что-нибудь тут соскочило, — подумал он, — да и кто бы отважился отправиться на бак из-за удовольствия позвонить?»

Но тут его взгляд вдруг упал на полку, укрепленную под люком, на которой лежал аккуратно перевязанный пакет, а рядом с ним конверт, на котором было написано крупным почерком.

Что бы это значило? Он быстро сорвал печать и прочитал следующее послание:

Трудно описать удивление капитана по прочтении этого письма. Как и все, он слышал о знаменитом корсаре, но со свойственным морякам недоверием полагал, что все его подвиги не более, как изобретение журналистов, гоняющихся за построчной платой. И вдруг теперь этот Триплекс насильно врывался в его жизнь, без спросу входил в его каюту и делал ему подарки. Правда, это было очень любезно, но тем не менее оставалось совершенно непонятным. Мистер Мюррей мог бы еще предполагать шутку, если бы не увидел собственными глазами отборнейший жемчуг и превосходные кораллы. Такая шутка стоила слишком уж дорого. Итак, Триплексу удалось проникнуть незамеченным на крейсер.

Естественно было бы предложить, что ему помог в этом кто-нибудь из экипажа, так как иначе было бы слишком трудно выполнить подобное предприятие.

Капитан был сильно смущен. Как муж, он мог быть доволен таким царским подарком корсара, но, как офицер, был несколько задет способом действия своего таинственного корреспондента. Старший офицер, узнав о случившемся, пришел в крайнее негодование. Ведь он не получил ни жемчуга, ни кораллов, и у него не было причин быть снисходительным. Он объявил поступок корсара покушением на дисциплину. Все прочие офицеры разделяли его мнение и высказывали тем большее раздражение, чем меньше у них было галунов. Решено было произвести дознание. Забили барабаны, и экипаж был собран на палубе. В резкой речи командир предлагал матросам изо всех сил преследовать корсара Триплекса и объявил им, что всякий, кто осмелится войти в переговоры с этим человеком, будет предан морскому суду.

Но эта речь произвела совсем не то действие, какого ожидал капитан, матросы поняли из нее, что кто-то тайно проник в каюту капитана, а так как никто не видел в заливе ни одной лодки, то надо было думать, что у корсара есть ковер-самолет и шапка-невидимка. Матросы вообще суеверны, и на этот раз они выказали столь очевидное беспокойство, что сами офицеры должны были убедиться в полной невиновности своих людей.

Тогда офицеры изменили тон. Они сообщили людям, что корсар обещал доставить вечером рыбы, если на море будет спущена шлюпка. Надо исполнить его желание. Передавая им рыбу, он должен будет показаться, и тогда страхи их объяснятся.

Но это решение не успокоило умов. Назначенные в шлюпку люди готовы были отказаться от службы, так что командовать пришлось самому Бэтхерсту.

В этот день на крейсере не скучали, все с нетерпением ожидали наступления ночи. Какими только проклятиями, какими ругательствами не награждали солнце в этот день марсовые за то, что оно двигалось слишком медленно. Его сравнивали и с гусеницей, и с черепахой, со всеми самыми неуклюжими животными. Но солнце не обращало на это никакого внимания и закатилось в тот же час, как и накануне. Тогда матросы немного успокоились. В тропических странах сумерки продолжаются недолго, и почти сразу же после заката солнца темнеет. Поэтому назначенные в шлюпку люди стали тотчас же готовиться к ночной экспедиции. На море спустили шлюпку, в ней поместили восемь матросов, боцмана и лейтенанта Бэтхерста. На носу укрепили красный фонарь, чтобы можно было следить с палубы за всеми движениями шлюпки. Офицеры, матросы и юнги толпились у поручней, следя за красным огоньком, скользившим по воде. Шлюпка остановилась в нескольких кабельтовых, особенно далеко отплывать не было надобности, так как корсар не назначил определенного пункта. Матросы молчали. Темнота казалась еще гуще вокруг небольшого пространства, освещенного красным светом фонаря. Все внимательно вглядывались в темноту, но кругом все было тихо, и ничто не указывало на приближение корсара. Так прошел час.