Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Дин Кунц

Будь у меня машина времени, я бы вернулся в прошлое Джинкс и нашел того, что запудрил ей мозги идеологией или тошнотворной философией…

Хотя нет, я не убил бы их, чтобы не дать ей стать той, кем она стала. Это тоже путь к безумию.

Мудрость самых почитаемых древних греков, мудрость самых уважаемых рабби Ханаана, все высказывания Христа учат нас верить не в справедливость, а в истину. В насквозь лживом мире, где ложь используется для того, чтобы разжечь страсти и оправдать необоснованное недовольство, борьба за справедливость рано или поздно приводит к безумию, массовым убийствам, гибели целых цивилизаций. Таким образом, самыми опасными людьми на земле являются те, кто хочет наказать нынешнее и будущие поколения за несправедливости, допущенные в прошлом, кто равняет справедливость с местью.

Я поднялся, пересек кабинет, выключил свет. В коридоре сунул пистолет в кобуру и плотно закрыл дверь.

В одном «Глоке» осталось десять патронов, в другом — пятнадцать. Я надеялся, что больше мне не понадобится ни один, но знал, что такому не бывать.

Вернувшись к лестнице черного хода, начал подниматься по шести пролетам до третьего этажа.

Джесси, Джасмин, Джордан…

Проходя мимо второго этажа, я слышал возбужденные голоса гостей, доносящиеся из-за двери. Большая их часть собралась именно здесь, и я чувствовал, как изменяется настроение толпы, продвигаясь к желанному состоянию черного экстаза.

Мое предположение, что здание раньше служило для корпоративного отдыха, подтвердилось, когда я поднялся на третий этаж. Двери с цифрами, как в отеле, по обеим сторонам коридора, вероятно, вели в просторные номера.

Коридор третьего этажа я нашел пустынным, но не тихим. Пусть и приглушенно, но со второго этажа сюда доносился смех и оживленные разговоры.

Джесси, Джасмин и Джордан привели меня к комнате 4 по левую руку, где я долго стоял, взявшись за ручку двери.

Я точно знал, что дети за этой дверью, но интуиция подсказывала, что у меня еще недостаточно информации, необходимой для их спасения. Энергия толпы нарастала, и, поскольку шум доносился с той стороны дома, что выходила на озеро, мне требовалось посмотреть, что происходит в залитой светом факелов ночи.

Хотя мистер Хичкок и предупредил, что часы тикают, и никто не знал больше о тикающих часах, чем мастер триллеров, я прошел к следующей двери по левую руку, комнате 6. Дверь не заперли.

Они пытали людей ради удовольствия и чтобы ублажить своего злобного бога, они совершали таинство убийства, но полностью доверяли друг другу, не опасаясь воровства. Может, причина состояла в том, что они жестоко казнили своих — как произошло в здании «Мануфактуры Блэка и Бакла» в Барстоу — за поступки, которые могли поставить под удар секту или нанести урон кому-то из ее членов. Я думаю, перспектива ампутации пальцев, одного за другим, болторезом или сожжения живьем заставляет подумать дважды, прежде чем проникнуть в чью-то комнату и стащить приглянувшийся айпад.

Настенный выключатель у двери зажег две лампы на прикроватных столиках. На комоде кто-то оставил газету, ключи, карманную мелочь. Несколько книжек в обложке лежали на одном прикроватном столике.

Занавески раздвинули, за большим окном пропановые факелы, которых я от двери не видел, установленные на террасе первого этажа, заливали ночь колеблющимся светом.

Чтобы убедиться, что в номере больше никого нет, я заглянул в ванную. Рядом с двумя раковинами стояли два набора туалетных принадлежностей, показывающие, что в номере живет пара, мужчина и женщина. Они, похоже, воспринимали эту поездку как короткий отдых на стыке зимы и весны: свежий горный воздух, один или два романа-бестселлера, возможно, катание в лодке по озеру, ритуальное убийство семнадцати детей, чтобы сбросить накопившееся нервное напряжение и гарантировать крепкий ночной сон.

Убедившись, что на данный момент номер целиком мой, я подошел к окну.

Прямо подо мной, на втором этаже, балкон шириной в двадцать футов тянулся вдоль всего особняка. Там собралось больше двадцати человек, мужчин и женщин примерно поровну, со стаканами вина или коктейлей. Все надели свитера, но не для того, чтобы защититься от холодного ночного воздуха. Возможно, тоже в насмешку, на каждом свитере обыгрывался рождественский мотив: Санта-Клаус или олень, снеговики или эльфы, ели или снежинки. И надписи соответствовали празднику: «НОЭЛЬ», «FELIZ NAVIDAD[33]», «ХО-ХО-ХО», «СЧАСТЬЕ МИРА». Свитера выглядели яркими, веселыми и — вне сезона, при сложившихся обстоятельствах — наводили на очень уж мрачные мысли.

Я не знал местного шерифа в лицо, но увидел внизу известного киноактера, сенатора Соединенных Штатов и еще пару знакомых лиц, которых, правда, не смог опознать. Маскарадного ковбоя среди них не было.

Мне казалось, что в наш век смартфонов, успешно заменяющих и видеокамеры, и магнитофоны, появление столь известных и узнаваемых личностей на подобном мероприятии — верх безрассудства. Но мистер Хичкок сказал, что они под охраной их владыки, мятежного ангела, ставшего принцем этого мира, ради которого они готовы на все. Он назвал их неприкасаемыми. И возможно, они верили, что свои их не обкрадут и не выложат видео в Интернет, поскольку, присоединившись к темной стороне, они отказывались от свободной воли и лишались способности изменить принятое решение и предать секту. Сатанинское общество, в конце концов, могло существовать лишь на принципах абсолютного тоталитаризма.

Ниже балкона, на террасе, в центре пространства, очерченного четырьмя высокими пропановыми факелами, круглая металлическая сцена ждала ночного представления. Именно ту платформу я увидел, прикоснувшись к руке ковбоя на автомобильной стоянке. Трое детей сидели на ней, когда он поджарил их огнеметом.

В дальнем конце террасы, на берегу озера, между двух факелов, стоял мужчина с торчащими во все стороны белыми волосами, в кроваво-красном костюме, черной рубашке и маске арлекина. Ковбой. Он держал кадило, крепящееся тремя цепями к рукоятке, и, поворачиваясь, размахивал им, направляя на все четыре стороны света. Я видел светлые пары благовоний, поднимающиеся из дыр филигранной крышки золотой чаши.

И только посмотрев дальше, за людей в рождественских свитерах, за сцену под ними, за ковбоя, я осознал, что с ночью произошли пугающие изменения. Прямо над головой звезды сверкали в разрывах между облаками, края которых подсвечивались сиянием еще невидимой луны. Но за линией, ограниченной рядом пропановых факелов, стоявших вдоль берега, озеро трансформировалось.

Раньше его присутствие обнаруживалось только благодаря отражениям факелов на ровной, чернильной поверхности. Теперь светлая почва берега, казалось, колыхалась в отблесках пламени, но вода не отражала факелы, словно пересохла. Раньше в небе за озером облака слабо подсвечивались далеким сиянием Вегаса, и этой подсветки хватало, чтобы видеть поднимающиеся горы за дальним берегом. Теперь, в отличие от неба непосредственно над особняком, над озером собралась абсолютная тьма, настолько черная, что, глядя на нее, приходилось напрягать глаза. Дальний берег и земля за ним стали невидимыми.