Луначарский - Юрий Борев

Наконец Булгаков нашел ЛИТО в помещении огромного шестиэтажного здания бывшего акционерного общества «Россия». В здании — коридоры в коридоры, в коридорах — двери и муравейник людей. Булгаков путешествует по этому зданию и входит в кабинет, где предполагает увидеть заведующего ЛИТО. В комнате писатель видит старика в папахе и рваной солдатской шинели, на ногах у него обмотки и белые лакированные туфли с бантами. Он представляется как заведующий ЛИТО А. П. Готеррид. Рядом сидит его заместитель В. С. Богатырев.

— Я хотел бы получить место в ЛИТО, — сказал Булгаков.

ЛИТО имело функции наблюдения за литературным процессом и руководства им, постановку литературного слова на службу интересам молодой республики. По стратегии Луначарского, направленной на спасение интеллигенции, ЛИТО как подразделение Наркомпроса выполняло негласную функцию — спасать литераторов от голода. Почти каждый писатель мог поступить на работу в ЛИТО, где получал скудную зарплату и паек и тем самым обретал возможность существовать и даже заниматься творческой работой в голодной Москве.

Булгаков сразу же написал прошение о приеме на работу и тут же получил благожелательную резолюцию. Вскоре вслед за Булгаковым в ЛИТО поступают всегда печальный и тихий литератор Георгий Петрович Штром и кудрявый, румяный и жизнерадостный поэт Иван Иванович Старцов. Видимо, широкий прием интеллигентов на работу в Наркомпрос в начале 1920-х годов был еще и своего рода победным актом, компенсирующим отказ большинства деятелей культуры сотрудничать с новой властью в конце 1917-го и в 1918 году.

Булгаков, как и другие сотрудники ЛИТО, ходит на службу по вольному расписанию и, придя в послеобеденное время — что не значит после обеда! — начинает культурно-организаторскую деятельность, например сочиняет лозунги для Помгола. В комнате, где работает Булгаков, стоят деревянный стол с чернильницей, пустой шкаф, в углу лежит ножками кверху маленький трехногий столик.

После трех часов работы — перерыв. Булгаков со своими коллегами отправляется в Милютинский переулок в дом окон РОСТА и спускается в подвал этого дома. Там помещается столовая, ублажающая наркомпросовцев картофельным супом и картофельными котлетами. Пообедав, наркомпросовская братия возвращается в свои неуютные апартаменты. Булгаков живет первые месяцы в Москве по чужим углам, иногда у знакомых и решает написать руководителям Наркомпроса — Луначарскому и Крупской. Вскоре удалось выхлопотать для Булгакова 18-метровую комнату на Садовой улице. Жить стало легче, хотя бесконечные трудности остались.

Итак, в 1921 году в литературном отделе недолгое время работает (а может быть, вернее сказать — спасается от голода) тридцатилетний человек с русыми волосами и интеллигентным, одухотворенным лицом. Этот человек позже составит славу русской литературы XX века. Он насмешлив, жив в своих реакциях, изобретателен в шутках и мистификациях. Михаил Афанасьевич Булгаков стал третьим сотрудником ЛИТО. В этом кабинете не было ни стульев, ни столов, ни чернил, ни лампочек. Однако все же жизнь шла, и даже творческая жизнь: проводились консультации начинающих рабоче-крестьянских писателей, давались рекомендации к изданию, оказывалась материальная помощь писателям и деятелям культуры. Порой избранные или случайные счастливцы получали паек, а то и ордер на вязанку дров.

В ходе нэпа, когда денежно-экономические отношения стали обретать значимость, несколько раз проводилось сокращение управленческого аппарата. В одно из таких сокращений в декабре 1921 года Булгаков с сожалением покинул ЛИТО. Однако долго еще будет строиться новая государственная машина, Луначарский в пробах и ошибках, в смелых экспериментах и осторожных решениях будет участвовать в строительстве новой государственности в самой сложной сфере — в культуре.

Бедствия Гражданской войны, голода и разрухи особенно больно ударили по интеллигенции. Книги и мебель часто шли на растопку буржуек или обменивались на толкучке на скудную еду. Жизнь обрела много степеней сложности. Специалистам трудно было найти применение своим знаниям. Ряд профессий потерял не только свою престижность, но и жизненную необходимость. Даже работающий по своему профилю человек культуры не получал достаточных для существования средств и продуктов.

Еще 25 сентября 1918 года Сергей Федорович Ольденбург специально приехал в Москву, нанес официальный визит в Наркомпрос и вручил письмо, в котором остро ставился вопрос о необходимости преодоления бедственного положения ученых. В этом официальном послании говорилось: «Люди умственного труда находятся в особо тяжелом положении. Они поставлены в наихудшие условия относительно питания и привлекаются часто к трудовой повинности, а квартиры их не свободны от случайных постоев, библиотеки — от разгрома и конфискации. В их среде наблюдается, по заключению врачей, особо сильное физической истощение, а ряды их быстро тают вследствие болезней, многочисленных смертей и отъездов за границу. От имени Академии отмечена желательность принять следующие меры: прекратить походы против людей умственного труда и охранять властью их безопасность; освободить их от добавочной трудовой повинности; обеспечить безопасность их жилищ и рабочей обстановки от случайных вторжений; принять срочные меры для обеспечения лучшего питания».

Луначарский предпринял энергичные действия для облегчения общего положения и бытового устройства интеллигенции, однако переломить ситуацию ему не удалось.

Летом 1919 года академик Иван Петрович Павлов написал письмо в Совет народных комиссаров Бонч-Бруевичу, полное негодования, глубокой грусти и великого достоинства. В письме вновь говорилось о бедственном положении ученых. Бонч-Бруевич с этим письмом пошел к Ленину.

Войдя в кабинет, Владимир Дмитриевич подошел к письменному столу, за которым сидел Ленин, и молча подал ему письмо академика Павлова. Ленин быстро прочел письмо и сказал:

— Да, академик Павлов совершенно прав! Он написал изумительно честно и откровенно. Мы должны особо ценить таких людей. Правительство примет все возможные меры к улучшению положения ученых. Сейчас же обдумайте практические шаги. Сегодня же вечером подробно обсудим этот вопрос. Срочно по прямому проводу вызовите Зиновьева и передайте ему мою просьбу, под личную его ответственность, немедленно обеспечить Павлова, его помощников, его лаборатории всем необходимым. Отметьте особенно, что академик находится в преклонном возрасте. Наши могут этого не знать…

— Да, Владимир Ильич, когда я прочитал письмо академика Павлова, я подумал: неужели настало такое время, когда нас начнут покидать и такие люди, как Павлов?

— Надо оповестить Павлова и всех ученых, что мы дадим им все — от личной обеспеченности до самых лучших лабораторий, библиотек и научных кабинетов. Мы добьемся расцвета науки так, как нигде в мире. А пока постараемся сделать все возможное для Павлова, но приходится терпеть: кругом война… Ответьте Павлову, я сам написал бы, но вы видите, что у меня. — Ленин обвел широким жестом стол, заваленный шифрованными телеграммами, письмами, докладами, и продолжал: — Просите академика Павлова не уезжать из России. Только напишите осторожно, вежливо…

Вскоре в кабинет Владимира Ильича в Кремле вошел Алексей Максимович Горький. Ленин отложил в сторону бумаги, встал из-за письменного стола и, улыбаясь, пошел навстречу Горькому.