Живой щит - Дмитрий Воронин

Аманда любила этого мужчину — любила, возможно, первый и, вполне вероятно, последний раз в жизни. Почему это произошло…

Ей, конечно, было хорошо с ним, но это не было причиной, он не был у нее первым, она умела не только дарить наслаждение, но и получать его тогда, когда хотела этого. Возможно, чувство родилось в ее душе, зажженное его страстью. А может, будучи столько лет лишена мужского внимания и любви, она просто выплеснула все накопленные эмоции на того, кто первым сумел дать ей все это.

Сейчас ее обуревали другие чувства, сродни испугу — каждый миг, когда его не было рядом, давался ей с огромным трудом. Она испытывала жизненную потребность постоянно видеть его, ощущать его присутствие. Только рядом с ним она отдыхала… а расставаясь, ждала встречи с таким нетерпением, какого не испытывала уже много лет.

Графиня с ужасом думала о том, что рано или поздно ей все же придется ему рассказать все, и тогда кто знает, как Рейн поведет себя. В ее прошлом уже был один мужчина, которому ей пришлось открыться — у нее на глазах он перерезал себе горло… хотя вполне мог бы попытаться сделать это и с ней. Забыть ту трагедию она не могла и только лишь надеялась, что больше такое не повторится.

И в то же время она устала от постоянной лжи. Ей было настолько необходимо, чтобы рядом был хоть кто-нибудь, знающий о ней правду, что постепенно это становилось навязчивой идеей. Эрих был, конечно, не подарок, но с ним ей по крайней мере можно было расслабиться хотя бы на время. Он так и остался верен своему слову и ни разу не согласился разделить с ней ложе, хотя она и предлагала. Не потому, что хотела его — он ни капли ей не нравился, а потому, что видела насквозь все его мысли — и его неприязнь, и его мечты о ней, о ее теле. Ей просто временами становилось жалко графа, который несколько скоропалительно внес в договор пункт, исполнение которого порядком тяготило их обоих.

С другой стороны, сейчас Аманда была даже рада этому, потому что отсутствие ее связи с графом Эрихом позволяло женщине спокойно относиться к своему бурному роману с его сыном. Она не знала, поверил ли ей Рейн, когда она сказала, что у нее ничего не было с его отцом, — возможно, что и не поверил. Главное, что она была относительно честна сама с собой. Рейна же, по крайней мере ей так казалось, совершенно не заботили ни ее отношения с Эрихом, ни иные ее прежние увлечения — а о том, что они были, он мог бы и догадаться, поскольку Аманда была достаточно опытна и мужчина не мог бы этого не почувствовать. Рейн же просто упивался свалившимся на него счастьем, и, положа руку на сердце, она должна была признать, что со столь пугающим ее одиночеством она за последние месяцы сталкивалась нечасто.

Рейн и не пытался скрывать возникших между ними отношений, а сама она вообще относилась к пересудам более чем равнодушно. Да и никого это особо не удивило — красавица вдова, юный рыцарь, который к тому же не приходился ей кровной родней, — вполне естественный альянс. Домыслов, разумеется, хватало, и были они зачастую достаточно злобными, но после того, как один обладатель особо длинного языка долго качался на виселице, высунув этот самый, доведший его до плахи язык, разговоры стали потише. А затем, когда народ понял, что новый лорд рассматривает свою связь как прелюдию к законному браку, болтовня среди черни и вовсе стихла — кому охота ссориться с лордом Андорским?

А Рейн и в самом деле ни на минуту не забывал о своем желании сделать Аманду своей женой, и ей уже трижды приходилось напоминать ему о заключенном договоре — как же она ненавидела это слово!

«Хотя, — размышляла графиня, — что плохого он принес мне, этот договор, кроме того, что несколько лет я была им связана по рукам и ногам? Что такое несколько лет, так, пустяки. Зато я имела убежище, в котором найти меня так и не смогли. Сейчас договор почти утратил силу… что меня здесь держит? Рейн, и ничто иное. Может, напротив, стоит благодарить судьбу за то, что она свела меня когда-то с графом Эрихом…»

Первое время ей было, конечно, тяжело, очень тяжело. Ее не любили Аманда так отвыкла от того, что ее не любят, что чувствовала себя не в своей тарелке. Потом начались проблемы со старым магом, пришлось поговорить с ним по душам… она, конечно, не стала рассказывать ему всего, но он тем не менее знал ее тайну. Это мало ей помогало, Модестус был не тем человеком, с которым приятно проводить время. Она сильно подозревала, что и Лотар стал о чем-то догадываться, может, это и послужило одной из причин, заставивших его покинуть Андор-холл.

Но постепенно она полюбила и этот замок, и живущих здесь людей. А одного из них — больше всего на свете… Теперь ей уже не хотелось, как когда-то, бросить эти стены и бежать неведомо куда, отдавшись на произвол судьбы. Ведь такое бегство сейчас будет означать, что она уже никогда не увидит Рейна… нет уж, лучше умереть от его руки, если в этом ее судьба.

Резким движением головы отгоняя мрачные мысли, она вновь шагнула к постели, намереваясь разбудить своего мужчину и снова окунуться в бурный поток ласк и поцелуев, но вдруг раздался легкий, неуверенный стук в дверь.

Рейн мгновенно открыл глаза и сел на постели, мягкое одеяло сползло на мраморный пол, укрытый роскошной шкурой леопарда, открыв мощные мышцы молодого рыцаря. Бросив взгляд в сторону графини и убедившись, что она одета, он коротко спросил:

— Кто?

— Раббан, милорд, — послышался из-за двери вкрадчивый голос, однако к обычным интонациям мажордома примешивались нотки сильного беспокойства и даже страха. — Простите, что я беспокою вас в столь ранний час, но очень срочное дело мой лорд.

— Можешь войти.

Дверь открылась, и в опочивальню вошел, вернее, вкатился Раббан. За последнее время он стал еще более тучен и малоподвижен, но сейчас лицо его было особенно красным, а грудь вздымалась в тщетных попытках отдышаться видать, стремительный подъем по лестнице дорого ему стоил. Низко поклонившись своему господину и, не менее низко, прежней и наверняка будущей госпоже, Раббан объяснил:

— Милорд, прибыл гонец из Йена. Он привез дурные вести, но сообщить их желает только вам. Простите, я не стал бы тревожить вас, но, боюсь, эти вести касаются вашего брата.

Рейн с Амандой переглянулись.

— Хорошо, сейчас иду. Проведи гонца в приемный зал, — бросил граф.

Раббан вновь поклонился и вышел. Рейн вздохнул.

— Ума не приложу, что ж там у него случилось? Надеюсь, любовь моя, ты пойдешь со мной?

— Тебе, друг мой, надо лишь камзол надеть, а мне приводить себя в порядок битый час. Я присоединюсь позже.

Он кивнул, привычным движением подвешивая к поясу меч. Она давно заметила, что Рейн почти не расставался с подаренным ему отцом оружием, и часто думала, чем вызвана эта его страсть к мечу — только лишь достоинствами клинка? Вряд ли это был обычный меч, по крайней мере его отделка сильно от-личалась от всего виденного ею, а уж клинков она видела немало. Никак не шли из головы последние слова графа, обращенные к сыну, — что же именно шептал он ему на ухо? Она никогда не спрашивала об этом Рейна, а он сам не заводил разговора на эту тему.