Однажды разбитое сердце - Стефани Гарбер

ты выберешься и передумаешь, возвращайся в любое время, принцесса.

– Я…

Джекс не позволил ей закончить, тут же вытолкнув за дверь.

В залах подземного царства Хаоса было темнее, чем она помнила. Половина свечей догорела, окутывая их с Джексом тенями и дымом, пока они спешно шагали по первому коридору.

– Пообещай мне, что ты никогда не позволишь ему укусить тебя, – сказал Джекс.

– В этом не будет надобности, если ты расскажешь, что тебе нужно за Аркой Доблестей.

– Я думал, ты хочешь, чтобы наше партнерство было направлено на поиск убийцы Аполлона, а не на другие мои цели. – Тон Джекса стал жестче, когда он дошел до помещения с клетками.

Эванджелина услышала звон цепей еще до того, как они вошли внутрь. Она не забыла о стоящих там клетках, но не ожидала, что все они будут полны обезумевших новообращенных.

Ужас сковывал ее грудь, подобно когтистой руке, каждый раз, когда один из них кричал.

– Я сделаю тебя бессмертной, если ты откроешь клетку!

– Я лишь слегка прикушу, – обещал другой.

– Некоторым людям нравится, когда их кусают.

– Эва… это ты? – Голос был более мягким, и от знакомого тембра сердце Эванджелины сжалось.

«Люк».

Она не слышала голос Люка уже несколько месяцев, но он звучал как прежде, если не прекраснее.

Должно быть, это какая-то вампирская уловка.

– Не останавливайся. – Джекс потянул ее за руку. Но ему следовало тянуть сильнее. Он должен был задействовать всю свою божественную силу Мойр, потому что, хоть разум Эванджелины и был согласен с Джексом, человеческое сердце заставило ее остановиться. Эванджелина выдернула руку из хватки Джекса и посмотрела на висящую сверху клетку, встретившись с взглядом своей первой любви.

42

Что-то мокрое стекало по щеке Эванджелины. Она плакала, но не могла объяснить почему. Она не знала, была ли причина во внезапно нахлынувших эмоциях, которые просто выплескивались наружу, или все дело в том, что она увидела некогда любимого Люка, запертого в клетке, в глазах которого смешалось обожание и ужас.

– Это действительно ты, – выдохнул Люк. Он вцепился в прутья решетки двумя красивыми смуглыми руками, не сводя с нее глаз. И никакая сила в мире не смогла бы заставить ее отвести от него взгляд. И дело было не в вампирском очаровании или мерцающих золотистых искорках в глазах, которых она раньше не замечала. Его глаза отличались – отличались от тех, что она помнила, но что-то оставалось прежним. Невероятно теплый карий оттенок был все тем же, каким он хранился в ее воспоминаниях, от которых она пыталась избавиться, но так и не смогла.

– Я так много должен тебе рассказать, Эва. Но ты должна мне помочь выбраться из этой клетки: если я не сбегу до рассвета, они убьют меня.

– Как ты вообще здесь оказался? – спросила она на одном дыхании, ее сердце колотилось так быстро, что было трудно подбирать слова. Словно извращенные проделки разума пытались ответить на ее желания. «Вот тот юноша, по которому ты месяцами тосковала, а теперь он может умереть, но если ты попытаешься ему помочь, то умрешь сама».

– Лисичка, – вмешался Джекс, – нам нужно идти. Он скажет тебе все что угодно, чтобы выбраться из этой клетки и укусить тебя.

– Нет! Я бы никогда не причинил тебе вреда. – Голос Люка стал грубее, чем она помнила, куда более отчаянным. – Эва, пожалуйста, не уходи. Понимаю, ты, должно быть, напугана, но я не укушу тебя, если ты выпустишь меня. Я не хочу быть вампиром. Я пришел сюда только потому, что мне сказали, будто вампирский яд – самое могущественное целительное средство в мире, и он может избавить от всех моих шрамов и ран.

Каждый сантиметр его кожи был безупречен, совершеннее, чем во всех ее воспоминаниях. Слишком идеален. Трудно было поверить, что на ней когда-то находились шрамы. И Эванджелина хотела сказать ему, что ее бы не волновали шрамы по всему телу – она на самом деле предпочла бы их этой чересчур безупречной версии. Но Люк заговорил прежде, чем она успела что-либо сказать.

– Я лишь хотел исцелиться. Я… – Его глаза скользили по залу с клетками.

Другие новообращенные ненадолго затихли. Они наблюдали за происходящим с восторженным, нечеловеческим вниманием. Эванджелина не хотела верить, что Люк был таким же, как и они. В его голосе звучали человеческие эмоции. Но когда она заглянула ему в глаза, он выглядел как остальные: запекшаяся кровь запятнала теплый смуглый цвет его шеи и замарала белую рубашку.

– Я не хочу этого, клянусь.

– Он лжет. – Джекс схватил Эванджелину за запястье и потянул за собой.

Она не могла винить его. Это был не единственный зал, кишащий вампирами. Но Люк еще не обратился в вампира.

– Эва, – взмолился Люк. – Знаю, что у тебя есть все причины ненавидеть меня. Я знаю, что разбил тебе сердце. Но на мне лежало проклятие.

Хватка Джекса на запястье Эванджелины ослабла.

– Ты сказал «проклятие»? – переспросила она. И внезапно Люк перестал являть собой извращенные проделки разума. Он стал похож на правду, с которой она боялась соприкоснуться. Последние несколько месяцев Эванджелина сходила с ума, гадая, действительно ли был Люк проклят или она сама выдумала проклятье, чтобы пережить его отказ.

Холодная рука Джекса снова потянулась к ее запястью, снова предупреждая о том, что пора уходить, но Эванджелина проигнорировала его.

– Что за проклятие? – спросила она.

Люк отпустил прутья решетки, чтобы провести рукой по волосам, – знакомый и пугающе человеческий жест, от которого у нее защемило сердце.

– Я не осознавал этого до сегодняшнего вечера, пока яд вампира не попал в кровь и не прояснил мою голову. Даже описать не могу, на что это было похоже. Я помню лишь твою сводную сестру, как она стала единственной, о ком мог думать. Именно поэтому я приехал сюда: мне нужно было стать идеальным для нее. После того, как меня растерзал волк, мои шрамы были недостаточно сексуальными…

– Он только что сказал «сексуальные» и «шрамы» в одном предложении, – проворочал Джекс. – Ты действительно хочешь это слушать?

– Тс-с, – шикнула Эванджелина.

– После нападения, – продолжил Люк, – твоя сводная сестра выбежала из дома, едва взглянув на меня. Я пытался навестить ее, когда раны зажили, но она даже не открыла дверь. ПЫТАЛСЯ писать, но она не отвечала на письма.

– Она говорила другое.

Он обиженно покачал головой.

– Она лгунья. Если бы Марисоль писала мне, я бы не смог игнорировать ее письма, даже если бы захотел. Она заставила меня отчаянно желать быть с ней. Я был одержим. Все случилось в