Моя вина - Мерседес Рон

Я кивнула, глядя на его довольное лицо.

– Хочешь начать? – предложил он мне, улыбаясь.

Я сделала глубокий вдох и задала свой первый вопрос.

– Кто такая, черт возьми, Мэдисон? – напустилась я не него, не контролируя себя.

Нельзя сказать, что он был слишком удивлен моему вопросу, хотя и слегка нахмурился и запустил пальцы в волосы, которые уже и так были порядочно взъерошены.

– Раз уж я расскажу тебе об этом, то ты должна принять мой ответ и не задавать мне больше вопросов на эту тему, – предупредил он меня.

Я кивнула, пытаясь понять, о чем идет речь. Он глубоко вздохнул:

– Это моя младшая сестра, ей пять лет, и она дочь моей матери от ее второго мужа.

Такого я не ожидала.

– У тебя есть сестра? – недоверчиво спросила я его.

– Да, и ты только что потратила впустую еще один вопрос, так что у тебя их осталось всего восемь.

Я покачала головой. Моя мама знала об этом? А Уилл знал?

– Как так получилось, что я не знала об этом? Никто никогда не упоминал о том, что у тебя есть пятилетняя сестра! – удивленно воскликнула я, садясь на стол перед ним.

Он оперся локтями о колени и наклонился ко мне.

– Ты не знала, потому что почти никто этого знает, и я хочу, чтобы все так и оставалось, – сказал он, глядя мне в глаза.

Я сделала глубокий вдох. Как бы там ни было, это имеет отношение к его матери. Я знала, что она развелась с Уиллом и ушла, когда Ник был еще ребенком, но не более того.

– У тебя с ней хорошие отношения? – спросила я, представив, как возле него играет пятилетняя девочка.

Как-то к нему это совсем не клеилось.

– Очень хорошие, я люблю ее, но очень мало с ней вижусь, – ответил он, и я увидела печаль в его глазах.

Что бы там ни было, ему было трудно говорить. Но все-таки он рассказывал об этом мне.

Я слезла со стола и села к нему на колени. Он был удивлен, но не оттолкнул меня, а обнял.

– Мне очень жаль, – сказала я, и это относилось не только к его сестре, но и к к его матери.

– Иногда мне так хочется забрать ее с собой, но закон позволяет мне видеться с ней только три раза в месяц. Ей не хватает внимания, она больна, у нее диабет, и это очень ухудшает ситуацию, – признался он, сильно прижав меня к себе.

Кто бы мог подумать? Внезапно я почувствовала себя полной идиоткой. Я не только недооценила его, но и я все время думала, что у него идеальная жизнь, без каких-либо серьезных проблем и неудобств. Я почувствовала себя дурой.

– У тебя есть ее фотография? – спросила я с любопытством. Я не могла себе ее представить.

Он вытащил свой айфон и порылся в архиве. Через секунду на экране появилась фотография, на которой он был с очень красивой светловолосой девочкой. Я улыбнулась.

– У нее твои глаза, – вслух сказала я. И подумала о том, что такой же непослушный взгляд, но оставила это замечание при себе.

– Да, глазами она похожа на меня, а в остальном она вылитая мама.

Я повернулась к нему лицом, чтобы видеть его. Я знала, что он что-то скрывает от меня, я знала, что с его матерью что-то случилось, но не осмеливалась его ни о чем спрашивать и решила сменить тему.

– Твоя очередь вопросов, – объявила я.

Он задумался.

– Какой твой любимый цвет?

Я расхохоталась.

– Из всего, что ты можешь спросить, это первый вопрос, который тебя интересует?

Он улыбнулся, но все-таки терпеливо ждал моего ответа.

Я вздохнула.

– Желтый, – ответила я, глядя на него.

Он кивнул.

– Твоя любимая еда? – продолжил он.

Я улыбнулась.

– Макароны с сыром.

– У нас уже есть что-то общее, – сказал он, поглаживая правой рукой мою руку. Быть вот так с ним… это было так здорово, так замечательно и ново.

– Почему тебе нравится Томас Харди? – спросил он.

Этот вопрос удивил меня. Это значило, что он наблюдал за тем, что я читаю.

Почему мне нравился Харди? Уф…

– Думаю… Мне нравится то, что не все его книги заканчиваются счастливым концом. Они реалистичны, они как сама жизнь… Счастье – это то, что ищешь, а не то, что легко получаешь.

Кажется, он несколько секунд взвешивал мой ответ.

– Ты не веришь, что когда-нибудь сможешь быть счастлива? – спросил он меня, нахмурившись. Эти вопросы становились уже более личными, и я заметила, как напряглось мое тело.

– Думаю, я могу стать менее несчастной.

Его глаза искали мои. Они смотрели на меня, как будто пытаясь понять, что происходит у меня в голове. Мне не понравился этот взгляд.

– Ты несчастлива? – задал он следующий вопрос, гладя меня по щеке пальцем.

– Сейчас нет, – ответила я, и на его лице появилась грустная улыбка.

– Я тоже сейчас нет, – сказал он, и я улыбнулась в ответ.

Это было мое воображение, или мы только что пересекли невидимую черту в своих чувствах?

– Что ты хочешь изучать, когда закончишь школу?

Ладно, это был простой вопрос.

– Английскую литературу в каком-нибудь канадском университете, я хочу стать писателем, – ответила я, хотя упоминание о Канаде в этот момент не было очень хорошей идеей.

– Писателем… – задумчиво повторил он. – Ты уже что-нибудь написала?

Я кивнула.

– Много разного, но никто никогда этого не читал.

– Дашь мне прочитать то, что ты написала?

Я тут же отрицательно завертела головой. Я бы умерла от стыда. Кроме того, то, что я писала, было больше похоже на дневник, чем на рассказ, которым я хотела бы поделиться с миром.

– Следующий вопрос, – сказала я прежде, чем он начал меня уговаривать.

Он смотрел на меня внимательно, сначала неуверенно, но потом более решительно. Казалось, он тщательно подбирал слова.

– Почему ты боишься темноты?

Я напряглась как пружина у него в руках. Я не хотела отвечать, и на самом деле я не могла. Тысячи болезненных воспоминаний зароились в моей голове.

– Я накладываю вето на этот вопрос, – объявила я дрожащим голосом.

Я внимательно следил за ее реакцией. С тех пор, как я увидел, как она побледнела, когда мы играли в бутылочку, и ей выпало зайти в темный шкаф, я не мог перестать думать о том, что же, черт возьми, с ней произошло, что она так боится темноты. И теперь происходило то же самое. Ее тело стало напряженным, и она снова побледнела, как будто воспоминания о чем-то очень страшном преследовали ее.