Железная маска - Жан-Кристиан Птифис

Хотя и редко, но все же маска использовалась для того, чтобы скрыть лицо заключенного. В Венеции люди, арестованные по решению Совета Десяти, отправлялись в тюрьму с маской на лице.[291] Правда, это было в Венеции, где во время карнавала все ходят в масках, «даже дож, самые старые сенаторы, кардиналы и папский нунций».[292] К тому же ничего не известно об использовании железной маски. Лишь Луи Фуке в своей дневниковой записи от 4 сентября 1687 года вспоминает «железную маску». Вольтер даже уточняет, что маска имела подбородочник, крепившийся на железной пружине, однако можно полагать, что он просто домыслил это: зная о некой «железной маске из Прованса, он был поражен, услышав в Бастилии (куда он попал в 1717 году) разговоры о бархатной маске с подбородочником, и соединил обе традиции, породив в своем уме железную пружину. Не была ли эта маска обыкновенным рыцарским шлемом, устроенным таким образом, что носивший его мог есть и пить? Почему бы и нет. Но не исключено и то, что какой-нибудь кузнец в Эгзиле или Турине изготовил по заказу губернатора некую особым образом устроенную железную маску.

Гораздо интереснее задаться вопросом о причине, по которой скрывали лицо заключенного. Известна классическая версия, которой придерживался Марсель Паньоль: «Тот факт, что, приближаясь к Парижу, скрывали это лицо под маской и в портшезе, что скрывали его от Лозена, от Дю Жюнка, от врача в Бастилии, доказывает, что это лицо было известно в Париже. Тот факт, что его столь тщательно скрывали от старого кюре в Эгзиле, от стражников, от солдат сопровождения, от крестьян Прованса, которые встречались на пути от Эгзиля до острова Святой Маргариты, что его скрывали от крестьян в имении Пальто, доказывает, что это лицо было широко известно. Во времена, когда еще не существовало фотографии, иллюстрированных журналов, кино и телевидения, единственным повсеместно узнаваемым лицом было лицо короля, изображение которого каждый носил в своем кармане — на монете».[293] Таково заблуждение многих историков. Отвергая эту версию о знаменитом человеке, лицо которого по прошествии многих лет все равно должно было стать неузнаваемым, Пьер Мари Дижоль высказал предположение, что маска должна была скрывать «лицо, характерное само по себе, например, бросающееся в глаза своим цветом, хотя и принадлежащее неизвестному человеку…». «Сейчас, — писал он, — мы знаем, как выглядели Людовик XIV, Фуке, Мольер, но во времена, когда еще не существовало средств массовой коммуникации и портреты были крайне редки, кто в провинции знал в лицо Мольера, Фуке, Бофора или Кольбера? — Никто! Зато, напротив, кто мог бы сказать: "Я видел мавра, которого вооруженные люди вели в Систерон"? — Любой человек».[294] Однако и Дижоль тоже ошибался.

Напрашивается вывод, что маска была личной инициативой Сен-Мара. Ни в одном из своих писем Лувуа не рекомендовал ему пользоваться таким приспособлением. 27 января он предоставил ему свободу действий: «Что касается способа перемещения заключенного, то король полагается на вас, предоставляя вам право использовать предложенное вами транспортное средство, равно как и все, что вы сочтете необходимым, лишь бы вы гарантировали надлежащее выполнение задачи». Закрывать лицо Эсташа железной маской не предписывали ни король, ни его министр — сам тюремщик пришел к этой мысли, что, несомненно, радикальным образом меняет дело.

Получив санкцию министра, Сен-Мар начал действовать, как задумал. Напомню, что в 1687 году тюремщик скрыл лицо столь незначительного человека, как Эсташ Данже, для того, чтобы, как гласило полученное распоряжение, те, кому было объявлено об освобождении слуги Фуке (а именно солдаты роты вольных стрелков, которые не раз видели его вместе с опальным министром), не могли узнать его, и делалось это, как уже сказано, для того, чтобы не было доверия ко всему, что мог наговорить Эсташ, пока находился на положении слуги. Тогда надо было скрывать не лицо, а сам факт, что обладатель этого лица по-прежнему находится в заключении.

Вернемся немного назад, ко времени, когда два «дрозда» переезжали из Пинероля в Эгзиль. Это была очень короткая поездка. Сен-Мар, следуя министерской инструкции, использовал носилки, своего рода кузов кареты с занавесками, который несли две лошади или два мула. Можно представить себе, какие принимались меры предосторожности: в момент выхода заключенных из нижней башни коридоры были пусты, а солдаты получили приказ отвернуться. Заключенных, возможно с повязками на рту, Сен-Мар и Ла Прад провели к носилкам. Мешок на голове или капюшон с отверстиями для глаз скрывал черты лица. Никто не видел их. Сен-Мар извлек урок из этого первого опыта, чтобы еще более усовершенствовать меры по обеспечению безопасности во время переезда 1687 года, значительно более продолжительного: именно тогда он придумал портшез, наглухо закрытый провощенной тканью, который заменил собою носилки, «слишком часто ломающиеся», как писал тюремщик в оправдание этой меры. Лувуа думал, что речь идет о своего рода коляске, но нет, это был настоящий портшез с носильщиками, транспортное средство, в то время использовавшееся для передвижения наиболее важными особами, придворными самого высокого ранга! Лишь в эпоху Регентства портшезами стали пользоваться и люди рангом пониже. Изобретение Сен-Мара, несомненно, внушало окружающим, будто везут важную особу.

Что касается маски, то эта идея пришла к нему словно бы сама собой. Во время остановок в пути, когда меняли лошадей и когда заключенному разрешалось выйти из своей наглухо закрытой клетки для приема пищи и сна в реквизированном «по приказу короля» помещении, маска гарантировала, что его никто не узнает. А быть может, в руки Сен-Мара случайно попала рукописная газета, выпущенная несколькими месяцами раньше: «Париж, 7 декабря 1686 года. Несколько дней назад в Бастилию доставили кавалера и молодую даму, имена которых скрывались по важным причинам. Дама была в маске, а голову кавалера закрывал тапабор (большая шляпа с отогнутыми полями. — Ж.-К. П.)».[295] Если Сен-Мар позаимствовал идею маски из этой газеты, то, скорее всего, его вдохновили следующие слова: «…по важным причинам». Во всяком случае, в тот момент или в какое-то иное время он понял, что маска является идеальным инструментом для улучшения в общественном мнении его собственного имиджа, столь сильно пострадавшего за время пребывания в Эгзиле. Маска не только привлекала внимание к заключенному, но и повышала престиж тюремщика. Это был реванш посредственного, озлобленного человека, вынужденного долгое время исполнять унизительную службу, быть на вторых ролях!

Но Сен-Мар пошел значительно дальше. Он использовал инструмент, который был способен сильно поразить воображение людей, инструмент, некогда применявшийся как средство пытки, железный шлем, которому предстояло служить отнюдь не на поле битвы. Именно в этом состояла его гениальная находка, драматизировавшая ситуацию и подхлестнувшая молву. Карнавальная полумаска может заинтриговать на мгновение, тогда как железная маска на долгое время поражает воображение. Не зря же мы говорим о ней и спустя три века! Сен-Мар торжествует. «Я могу заверить вас, монсеньор, что никто на свете не видел его, а то, как я охранял его на протяжении всего пути, у каждого вызывало желание узнать, кем может быть мой заключенный». Везти по альпийским дорогам фантом в железной маске, озадачивая подобным зрелищем каждого встречного и сея смятение среди зевак, — не этого требовало от Сен-Мара начальство! Но кто из вышестоящих мог упрекнуть его за такой образ действий? Он ведь не раскрывал секретов, он просто порождал слухи! А может, в министерстве и не знали ничего об этом его изобретении? Ни разу в своих письмах он и словом не обмолвился о пресловутой маске, по поводу которой многие поколения историков и исследователей-любителей тщетно строят догадки. Сен-Мар, умевший извлечь выгоду из всего, ни разу не осмелился потребовать у министерского начальства вознаграждения за это свое изобретение, тогда как за любые другие, даже самые малейшие расходы, он выставлял счет, например за портшез и за оплату носильщиков.