Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

Ну что ж, вот и я попробую что-нибудь на память о себе оставить, да так, чтобы в ближайшие лет сто… по крайней мере, стереть никак не смогли… Как бы того не пожелали! — и он громко и страшно рассмеялся, отчего его заносчивый собеседник как-то вздрогнул, зябко поежился и сник. А глава могущественного ведомства, сверкая левым глазом, все продолжал: — А вот мы с моими… так сказать, коллегами, дражайший, должен признаться, в отличие от вас почему-то предрасположены именно к числу тринадцать и считаем недопустимым всякое искажение действительности в угоду чьей-то суеверности и глупейшей фантазии. И как тут прикажете поступить? Если последовать вашей бредовой логике, то завтрашний день тоже не имеет права на существование, а сразу же должно наступить послезавтра? А может быть, вам и число шесть не нравится? — грозно нахмурился «Воландин», отчего у Шумилова по спине и затылку тут же побежали мурашки. — И вместо именно этого количества колонн, украшающих вашу знаменитую беседку, ставшую, насколько я понимаю, одним из архитектурных символов города, вы изобразите на одну меньше?

— Изобразит! Клянусь моими шикарными усами, изобразит, — не утерпев, встрял в разговор Бегемот, разглаживая лапой торчащие в стороны усы. — Такие дремучесть и хамство ни перед чем не остановятся…

— Запрросто! — громко закричала Гарпия.

— Хамство — не должность, хамство — профессия, — авторитетно и веско отозвался «Воландин». И тут же, как бы между прочим, заметил: — Не нравится мне все это. Кто-то, по-моему, здесь лишний и портит своим присутствием всю атмосферу совсем неплохого вечера… А, как ты думаешь, Бегемот?

— Исключительно удачная мысль, шеф. Совершенно с вами согласен, — живо откликнулся кот. — Ко всем чертям собачьим… И что бы духу его здесь не было. — И тут же, вздыбив шерсть, рявкнул: — А ну, брысь!

В следующий же момент дерзновенный живописец, словно враз потеряв опору в ногах, начал отчаянно балансировать туловищем, но не удержался, а повалился, загребая руками, набок. Падая, он выставил руки с кисточками перед собой, но не успел долететь до земли, как его подхватил кто-то невидимый и сильный и резко подбросил вверх, отчего он закувыркался в воздухе и в мгновение ока скрылся из глаз.

От этой картины у Валерия Ивановича даже аж дух захватило, а кто-то, сидящий глубоко внутри него, обалдело воскликнул: «Вот это да!!!» Увидеть собственными глазами подобный «фокус» — это вам не в книге о нем прочитать!

— Ну вот, и атмосфера поприятнее стала, — как ни в чем не бывало, проговорил «Воландин». — Надеюсь, вы не очень шокированы этой для вас непривычной сценой, уважаемый? — обратился он к Шумилову и тут же добавил: — Но, согласитесь, ведь надо же как-то реагировать на неучтивость! А кстати, Аллигарио, продумай, пусть этот невежда, раз уж ему так не терпится, немного поплюется. И стоит ли на высокую колокольню взбираться, если можно неплохо и здесь, внизу…

Тут он подошел к недописанной картине и дунул на нее:

— Надо теперь и явное недоразумение исправить, пусть горожане хоть немного полюбуются…

— Это уж непременно… — возбужденно поддакнул котяра. — Совершенно согласен, принципами не поступаются.

Валерий Иванович вместе со всеми приблизился к полотну и с интересом взглянул на него.

Можно было без труда догадаться, что глава могущественного ведомства исправил допущенную несговорчивым художником оплошность, и на нарисованном здании теперь красовалась чертова дюжина окон, как наблюдалось и в оригинале. Но этого мало. На глазах изумленного Валерия Ивановича цвета красок, внезапно изменившись, налились чернотой, как будто сгустились сумерки, а несколько окон во втором этаже дома, словно натуральные, вдруг неожиданно и разом зажглись. Он непроизвольно оторвался от картины и увидел, что на втором этаже музея также загорелся свет. И тут только стало заметным, что вокруг как-то быстро стемнело, а вверху ожили головы фонарей.

Шумилов вопросительно повернулся к «Воландину».

— Не будем больше сегодня отступать от реальности, любезнейший, — хитро подмигнул тот. — Небольшие поправки — и копия вполне сравнима с оригиналом. Не так ли? Ей не хватает лишь рамки из приличного багета. Оправа должна подтверждать содержание, и тогда можно рассчитывать, что необходимый эффект будет достигнут.

Он тихонько ударил о землю тростью, и полотно украсилось отличной золоченой рамкой, которая с не меньшим успехом сама бы могла служить образцом высокого искусства.

— Ну вот, по-моему, это уже похоже на дело? — заключил он, глядя на готовую картину. — Теперь ты доволен, Бегемот?

— Вне всяких сомнений… Петр Петрович, отличная работа. И цветовая гамма совершенно не нарушена, — убежденно согласился кот, с важным видом рассматривая картину. — А как твое мнение, Галактион?

— Дык, знамо дело… плохо не покажется, — глубоко вздохнув, протянул парнина.

— Здоррово! — закричала восторженно птица. — Такую карртину нужно поместить только в Трретьяковскую галеррею, Ррусский музей или, наконец, в Эррмитажж!

— А вот это ты, Гарпия, напрасно, — тут же с жаром возразил кот, — клянусь своим аппетитом, что подобные шедевры способны украсить любые музеи мира. И парижский Лувр, и галерея Уффици во Флоренции, и мадридский музей Прадо почли бы за честь приобрести ее в свои коллекции. К тому же как истинный почитатель живописи должен заметить, что эту картину надо демонстрировать только в отдельной затемненной комнате и с направленной подсветкой, точно так же, как в свое время в Петербурге знаменитую картину Куинджи «Лунная ночь на Днепре», которая произвела в рядах ценителей этого вида искусства полнейший фурор.

Лишь только кот закончил свою речь, как все удивленно уставились на него, а конопатый пионерчик даже присвистнул:

— Вот это да! И откуда это ты все знаешь, Бегемот? Очень странно, что у тебя вдруг проснулась любовь к живописи. С чего бы это?

— Все понятно, — проговорил «Воландин». — А я-то думаю, кто это в моих книгах по живописи копался, и почему от них так рыбой несет? Так значит это ты, плут, без разрешения туда залез! Ты помял двести вторую страницу в одной из них и оставил на репродукции какие-то странные следы? Признавайся!

Кот тут же сделал виноватое выражение и извиняющимся тоном произнес:

— Честное слово, Петр Петрович, я только одним глазком заглянул… Прошу прощения, не утерпел. Но так захотелось узнать, и чего ради вы эти толстые книги порой листаете. А на той самой странице, что вы упоминали, уж такая невозможная вкуснятина изображена. Такие аппетитные и жирные рыбы, ну прямо как живые, что, признаюсь, не удержался и всего-то пару разочков нечаянно лизнул. — Виновато опустил он голову вниз. — Даже сам не знаю, как это и получилось…

— Ну еще бы, — снисходительно засмеялся «Воландин», — эта картина под названием «Рыбная лавка» вместе с четырьмя другими живописными холстами на сходные сюжеты как раз и была в свое время заказана художнику Снейдерсу епископом Антонием Тристом для украшения столовой его дворца в Брюгге и является как бы хвалебным гимном изобилию морских даров природы. Но больше без разрешения не смей туда лазить, понял? — тут же посерьезнел он. — Двумя разочками там, конечно, и не пахнет, а вся страница порядком излизана.