Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Моторов

Я продрался к центральному подъезду Белого дома, тут толпа самая плотная, все лезут поглазеть на несколько машин БРДМ, на которых прикатили десантники во главе с генералом по фамилии Лебедь. И, как судачили в толпе, генерал этот заверил, что по людям его десантники стрелять не будут, ну и на том спасибо. На броню одной БРДМ вылез боец, из толпы ему кинули сигареты, батон хлеба, еще какую-то еду, парень ловко все это подхватил и снова скрылся в бронетранспортере. В тот момент, когда он повернулся в мою сторону, я успел разглядеть его улыбающееся лицо в свете прожектора.

Как же на нашего Лешу Гусева похож! Я даже вздрогнул. Тот ведь тоже десантником был.

Наш Леша Гусев.

Первое мая 1983 года.

Москва, Городская клиническая больница № 7

Хорошо косить от армии и при этом валяться в своей же больнице. Говоря откровенно, я не очень уж и косил, просто мне нужно было подтвердить диагноз язвенной болезни. А подтвердить это оказалось очень легко, так как бессонные ночи на дежурстве не способствуют заживлению язвы. Впрочем, бессонные ночи не способствуют никакому другому заживлению. Но все наши ко мне относились как к симулянту и говорили, что Паровозов закосил от армии и прохлаждается в терапии у Бронштейна, и лишь только я показывался в своей реанимации, меня тут же припахивали все кому не лень.

Персонала у нас вечно не хватало, зато если была охота чему-либо поучиться, тут никто не отказывал. Поэтому я здесь за первый свой неполный год работы научился делать такие штуки, какие не каждый врач за свою жизнь хоть раз увидит. И что ни день тут такое творилось, что потом можно было много лет вспоминать. По этой причине мне в терапии не сиделось, вернее, не лежалось.

Да и какая может быть терапия, когда в реанимации столько всего интересного, особенно по весне. Весной, если кто не знает, увеличивается световой день. А увеличение светового дня вызывает повышенный выброс гормонов в организме млекопитающих. Человек здесь не исключение. И если у большинства животных как у примитивных созданий изменение гормонального уровня приводит к всего-навсего брачным играм, то у людей все гораздо интереснее.

Люди по весне начинают придумывать всякие увлекательные занятия. Они пыряют друг друга ножами, прыгают с мостов в разнообразные и еще холодные водоемы, бьют себе подобных по головам и другим частям тела тупыми и острыми предметами, травятся, вешаются, вскрывают себе вены и артерии от несчастной любви, да и просто по пьяни.

Люди по пьяни угоняют автомобили, автобусы, мотоциклы и трактора и на них врезаются во всевозможные препятствия, по пьяни попадают под машины, под трамваи, под поезда и даже под автопогрузчики. Кроме того, частенько по пьяни они сгорают в банях на своих садовых участках, по пьяни лезут по водосточным трубам в женские общежития, да и вообще почти все наши пациенты попадают к нам по пьяни. Весной это особенно чувствуется, так как весной по пьяни не сидится дома.

А медсестра Томка Царькова поймала меня в коридоре, к стенке прижала и говорит:

— Ты, наглая рожа, один хрен ничего не делаешь, давай выходи вместо меня в субботу, я тебе четвертак плачу. Что значит не хочу, аферист, не хочет он! Как ты только не одурел в терапии своей сутками на койке валяться? Погляди на себя — урод, кожа да кости! Да любая нормальная баба от такого шарахаться будет! Не пойму, как жена твоя за тебя замуж пошла, наверняка она чокнутая. А ты на мои деньги пожрать себе купишь, может, и потолстеешь!

Ну как тут откажешь. Тем более за четвертак.

В общем, так получилось, что каждый вечер я приходил в реанимацию, а в терапию возвращался лишь под утро.

И через две недели этих бессонных ночей на контрольной гастроскопии у меня обнаружилась уже не одна, а две язвы. Заведующий отделением Александр Семенович Бронштейн нахмурился, спешно положил меня в блатную двухместную палату, прописал электросон и приставил ко мне нового врача, моего старинного знакомого Валю Седых, первейшего в институте гитарного виртуоза. Валя Седых пару раз заходил в медицинское училище, где репетировал наш ансамбль, и бескорыстно показывал секреты мастерства. Про Валю ходили легенды, не то он пил водку с самим Макаревичем, не то даже подрался с ним. В общем, мы с Валей постоянно трепались о гитарной игре и вспоминали молодость.

Моим соседом по палате оказался мужик с продувной мордой, заведующий складом кузовов для «Жигулей». Ему, видно, тоже стало скучно лечить свою язву, только в отличие от меня некуда было пойти, поэтому он на второй день начал бухать прямо в палате, не дожидаясь обеда. А так как бухать в одиночку было, прямо скажем, тоскливо, сосед быстро организовал себе приятное общество. Один его собутыльник звался Эдиком, это был паренек лет двадцати пяти с хитрой рожей, блатным прищуром и большой родинкой на шее. Он всю дорогу рассказывал, как в армии нес службу на складе ГСМ и продавал гражданским все что можно. А вторым был Гена, хотя все звали его Изотоп. У него была огромная, как глобус, голова и желтая кожа. Изотоп был, видимо, молодым, но никто точно не знал, сколько ему лет, на вопросы о возрасте Изотоп отвечал гордо, что сколько ни есть, все его. Я, конечно, мог подсмотреть данные в истории болезни, но было лень. Свою кличку он получил из-за того, что его водили на радиоизотопное сканирование в находящийся по соседству Онкологический центр. У Изотопа был алкогольный цирроз печени.

Зато бабушка Изотопа, что вырастила своего ненаглядного внука-алкоголика, была директором гастронома, что по тем временам считалось невероятным социальным и карьерным достижением. Как говорил сам Изотоп, мамаша бросила его еще в раннем детстве и уехала с хахалем куда-то за Урал, где и сгинула.

И вот это новоиспеченное трио принялось квасить с каким-то остервенением, как члены тоталитарной секты, которые ждут конца света. Водку им контрабандными тропами доставляли приятели заведующего складом кузовов, а закуску в количествах просто невероятных ежедневно подтаскивала бабушка Изотопа из своего гастронома.

Она навещала внука каждый божий день, всякий раз втаскивая в палату по две огромных сумки, больше похожие на рыболовные тралы.

Поставив их к стене у окна, бабушка, крупная рыхлая женщина, без сил опускалась на койку и, задыхаясь, произносила:

— Вот, Геночка, принесла тебе покушать!

На что благодарный внук неизменно отвечал:

— Да охота тебе сюда таскаться! Здесь же не зона, меня тут диетическим кормят.

На что бабушка с сомнением качала головой:

— Да разве ж я не знаю, как в этих больницах готовят! Тут и без того еда никудышная, так еще и своруют половину.

Отдышавшись, она начинала выгружать провизию. Всякий раз, оказываясь рядом, я, словно завороженный, не в силах был оторвать взгляд от этого зрелища, все смотрел и смотрел, не двигаясь с места. До этого мне казалось, что подобное разнообразие присутствовало лишь на страницах литературных произведений, где описывались залихватские будни купечества. Но нет, каким-то непостижимым образом осколки того разгула сохранились в подсобках некоторых московских гастрономов.