Постой, паровоз! - Владимир Колычев

Кто-то мягко тронул Ингу за плечо. Девушка вздрогнула, медленно, словно в ожидании кошмара, повернула голову к человеку, столь внезапно ее побеспокоившему. Перед ней стоял Зиновий. Ласковый взгляд, нежная улыбка. Еще бы чуточку вожделения…

– Ты?! – удивленно протянула она. – А там кто?

– Твоя подруга, – едва заметно скривил губы Зиновий.

– С кем?

– Не знаю.

– Ты все знаешь.

– С парнем соседским познакомилась.

– Когда она успела? – возмущенно изумилась Инга.

– Не будем им мешать, – усмехнулся Зиновий.

И, бережно взяв Ингу под руку, увел подальше от блудной Тоньки с ее пахарем. От его прикосновения затрепетала каждая клеточка ее тела. Но мысли о глупой подруге из головы не выветрились. И ревность в душе всколыхнулась.

– Какая ночь теплая, – сказал он. – Луна, звезды…

– А дочка у бабки Дарьи тоже теплая? – сама того от себя не ожидая, выпалила Инга.

– Не знаю, не пробовал, – недовольно нахмурил брови Зиновий.

– Она же на твой «тет-а-тет» просилась!

– Не понимаю.

– Да ладно тебе! Все ты понимаешь. Что ты за мужик такой, что бабы на тебя липнут. Медом, что ли, намазано?

– Ты же не липнешь.

На губах у него светилась улыбка, а в глазах зияла какая-то непонятная тоска.

– Еще как липну… Да пошел ты к черту! Чего я перед тобой тут распинаюсь?

Инга дернулась, чтобы повернуться к нему спиной, но ее ноги словно вросли в землю. Как будто какая-то сила держала ее на привязи рядом с Зиновием. Это была его сила, это он держал ее на привязи, не позволяя уйти. Так пусть держит ее, пусть тянет к себе! Но так, чтобы приласкал! А то ведь издевательство какое-то. Воду льет, а напиться не дает. В жаркой пустыне воду льет, а ей так хочется пить. И что за напасть такая!

– Нельзя людей к черту посылать, – укоризненно взглянул на нее Зиновий. – Черт всегда где-то рядом. Шаг в сторону, и он уже на тебе.

– Не нагнетай тоску. Лучше обними! – кокетливо повела она бровью.

Но Зиновий не купился на соблазнительный призыв.

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– А мне тридцать шесть. Я тебе в отцы гожусь.

– Ну так обними меня по-отцовски, – не растерялась она.

– Ты не этого ждешь, – покачал он головой.

– Этого… У меня никогда не было отца… И мать я свою не знала… Ну так обнимешь ты меня или нет?

– Нет.

– Я для тебя слишком маленькая?

– Да.

– А эта стерва, с которой ты тет-а-тет?

– Тебе уже пора спать.

– Так проводи меня.

Зиновий провел ее в комнату. Инга внутренне возликовала. Вот будет номер, если Тонька застанет их с Зиновием в одной постели. Приколоться, дура, хотела. Так сама же приколется к двери, когда увидит, какой класс показывает Зиновий…

– Теперь ты от меня никуда не денешься!

Инга обхватила его шею руками, жадно припала к нему губами. И он ответил на ее поцелуй. Но ей вдруг так захотелось спать, что Зиновий вмиг утонул в сладкой вате навалившейся дремы…

Утром она проснулась в своей постели. На соседней койке дрыхла Тонька. Зиновия нигде не было. И не чувствовалось, что вчера он был с ней. Никаких ощущений. Неужели она заснула, а он даже не попытался воспользовался этим? Разве такое бывает? А может, все-таки что-то было? Ничего, день только начинается, у нее еще есть время, чтобы все выяснить. А если и не было ничего, то будет. Инга была уверена, что Зиновий никуда от нее не денется…

Но от этой уверенности не осталось и следа, когда она узнала, что Зиновий исчез. Бабка Дарья сказала, что встал он рано поутру и куда-то ушел.

Инга прождала весь день, но Зиновий так и не появился. Прошел еще день, а от него ни слуху ни духу. А на третий день бабкина дочка погнала их с Тонькой из дому поганой метлой. Оказывается, это они были виноваты в том, что Зиновий ушел. Дескать, совратили мужика сопливые потаскушки. А может, она была права? Может, Зиновий ушел и от соблазна, и от греха подальше… Пусть проваливает! Жизнь продолжается и без него! Инга очень надеялась, что это будет красивая жизнь.

1

Офис модельного агентства «Престиж» размещался на первом этаже отеля «Загорье». Грандиозный гостинично-ресторанный комплекс, казалось, воплощал в себя величие большого города. Масштабная архитектура, яркие вывески, рекламный фурор, запах красивой жизни. Толпы людей внушали мысль о том, что здесь крутятся большие деньги. Тем более, что им было где крутиться – отель, рестораны, казино, где кипят ночные страсти…

Ингу сейчас больше волновали дневные страсти. Ведь известно, что фотомодели работают в дневное время – подиумы, показы, фотосессии. В офисе агентства она ожидала узреть блеск мрамора и позолоты, знаменитостей на фотоснимках и, возможно, даже во плоти. Но, увы, ничего такого! Крохотная приемная и две комнатки, одну из которых занимал директор агентства – низкорослый паренек с глубокими и широкими залысинами. Стильный двубортный костюм, ярко-синий галстук. Обаятельная улыбка до ушей, но глазки хитрые, шустрые.

Он поднялся навстречу с таким видом, будто к нему разом пожаловали Наоми Кемпбэлл и Синди Кроуфорд. Инга была польщена. Возможно, этот паренек настолько искушен в своей профессии, что уже разглядел в них с Тонькой будущих «звезд» мирового подиума.

– Добро пожаловать в мир больших возможностей!

Он галантно поцеловал ручку сначала Инге, и только затем Тоньке. А это уже что-то значило… Тоньку следовало бы проучить после того номера в ночном саду на одеяле с соседским пареньком.

– Будем знакомы! Герберт!

Одно только имя говорило о многом. Человек с таким именем по определению должен быть причастен к мировому шоу-бизнесу. Инга жалела, что не подалась в город раньше. Сколько же времени она потеряла! Начала бы с четырнадцати, уже бы Клаудию Шиффер затмила! А так три года коту под хвост…

– Надеюсь, портфолио с вами? – выразил надежду Герберт.

– Разумеется! – расплылась в улыбке Тонька.

Инга же была близка к отчаянию. Хоть и хреновое у подруги портфолио, но оно есть. И это позволит ей уже в самом ближайшем будущем подняться на ступеньку, а то и на две. Инга же останется прозябать в забвении. Потому что Герберту не нужны глупые фотомодели.

Он пролистал фотоальбом.

– Замечательно! Отлично! Превосходно!

Его восторгу, казалось, не было предела. Тонька млела от удовольствия. А Инга кусала губы с досады. Ведь ею так не восхищаются, ее не выделяют.

– Но я вижу только «топлес», – слегка озадачился Герберт. – Хотелось бы увидеть и «ню».