Прости за любовь - Таня Винк

– Лена! – крикнул он в трубку. – На подвеске имя Насти и ее фамилия!

Лена ничего не сказала и прервала разговор.

Дима снова позвонил:

– Лена, говори, что ты знаешь!

– Что я знаю?! – заорала жена после паузы. – Я знаю, что ты всю жизнь любил эту сучку, знаю, что ты уничтожил меня, мою жизнь, моих детей! Будь ты проклят вместе со своей Настей! Все! Я подаю на развод! Имей в виду, дом – мой, квартира моя, и я еще половину киевской квартиры у тебя отсужу! Половина акций предприятия…

Дима не дослушал и прервал разговор.

Боясь оставаться в одиночестве, боясь сойти с ума, Дима снова пошел туда, где много людей. До позднего вечера он бродил по торговому центру, поужинал в ресторане и вернулся домой выпивши. И снова он увидел любимую во сне. Она смотрела на него и улыбалась. Он сказал, что получил ее письмо, а она смотрела и смотрела. Он коснулся ее руки – рука была теплой. «Ты жива!» – воскликнул он и проснулся.

Господи, сделай так, чтобы то была собака, иначе он сойдет с ума. А может, он уже сошел с ума?

Он еще два дня ходил по торговым центрам, переписывался по электронке с Катей, звонил дяде Вале, благодарил судьбу, что не нужно думать о работе, и не отвечал на звонки Лены, два раза был в кино, один раз в боулинге. Илья позвонил ему, когда он выходил из боулинга.

– Ну что?!

– Не кричи, – сказал Илья, – это собака.

Дима едва не выронил телефон и, шатаясь, оперся спиной о стену.

– Алло?

– Я здесь, – прохрипел Дмитрий, – это хорошо, только не дает ответов на все вопросы. Скажи, у тебя есть кто-то… Мне нужна собака, чтобы порыскала по саду.

– Зачем?

– Затем, что та подвеска, ростовская финифть… Помнишь?

– Да, помню.

– Это ее подвеска.

– Так… давай не по телефону. Я сейчас приеду.

– Я не дома.

– Скажи, где ты, и я приеду.

Да, он сходит с ума: Илья ему не перечит, смотрит на него как на умалишенного, разговаривает медленно, вкрадчиво. Волнуется. Попросил телефон выключить. Дима выключил.

– Ты думаешь, эта женщина закопана на вашем участке? – спросил Илья, отводя Диму подальше от автомобиля и внимательно заглядывая в глаза.

– Да.

– Но Давинчи уже бегал по саду. Это он вынюхал останки?

– Да, в клумбе.

– Я так и понял.

Илья снова заглянул в глаза:

– Дима, а тебе не кажется…

– Что я параноик? – перебил его Дима.

– Я не знаю, как это называется, но ты, кажется, перенапрягся.

– Пожалуйста, прошу тебя, давай проверим сад, и я обещаю больше никогда, ни при каких обстоятельствах…

Илья положил руку ему на плечо:

– Я не требую от тебя обещаний, я просто волнуюсь о твоем здоровье.

Дима опустил голову.

– Тогда помоги мне.

– Хорошо, – коротко ответил Илья. – А с останками что делать? Сжечь можно?

– Сжигай.

– Хорошо. С кинологом я постараюсь договориться на завтра, пока погода теплая. – Он жалостливо посмотрел на Диму. – Может, ко мне поедешь?

– Спасибо. Отвези меня домой.

Илья сдержал слово и утром приехал с кинологом и лабрадором, очень похожим на Давинчи. Через полтора часа кинолог клятвенно заверил Диму, что никаких человеческих останков на его земле нет.

Попрощавшись с Ильей, Дима позвонил Лене.

– Лена, я хочу сказать, что ты была права, это собака.

– Ну вот, видишь, – весело сказала она, – а ты такое придумал. Хватит кукситься, езжай домой. Я на тебя не сержусь.

– Ты на меня не сердишься?! – удивленно переспросил Дима. – Дорогая, это верх цинизма, и я больше не хочу жить в этом вранье!

Да, теперь он даже не мог представить, что сейчас поедет домой той же дорогой, войдет в тот же подъезд, сядет на тот же диван, снова будет делать вид, что слушает Лену. А Лена, как вчера и позавчера, будет сокрушаться, что бросила хорошую работу, что не хотела, но превратилась в домохозяйку. Поплачет, а потом, без перехода, будет радоваться, что спит сколько хочет, с удовольствием занимается домашним хозяйством, – и от этих мыслей по его спине больше никогда не поползет леденящий холодок.

Теперь он будет жить так, как хочет его сердце. А оно хотело одного – чтобы никто и никогда не мешал ему жить любовью к Насте, живой ли, мертвой, но только так он станет самим собой. Он больше не будет наступать себе на горло, не будет страдать, он будет просто жить. Он снова будет искать Настю, даже если для этого придется объехать весь мир. Первое, что он сделает, – поедет в Одессу, сядет на буну и будет слушать чаек и ветер, который когда-то играл волосами Насти.

Он вынул из кармана подвеску и поднес к губам.

– Спасибо, родная, за вечную любовь…

Дима поцеловал подвеску, и его сердце охватило щемящее предчувствие. Он вспомнил святого Николая и улыбнулся.

Январь 2017 года

– Дмитрий Семенович! – воскликнула Катя, когда Дима вошел в палату. – Моя мама приехала!

– Отлично, я с удовольствием с ней познакомлюсь.

– Ага! Ох, мамуля, от нее ничего не скроешь… Талант гадать у меня от нее. Она позвонила мне и спрашивает: «А ты где, доченька?» Так спросила, что я сразу все выложила. Она умеет. Я, говорит, во сне тебя видела. Она у меня очень забавная, вещие сны видит. Да-да! – не унималась Катерина. – Я боялась, что она накричит на меня, а она просто сказала, что я дурочка.

– А ты веришь в вещие сны?

– Конечно, они же сбываются, как в них не верить? Это как не верить в то, что завтра встанет солнце. Эти сны только надо уметь разгадывать, понимаете?

– Надо быть гадалкой, как ты?

– Нет, надо, чтобы сердце было открыто чудесам.

– И это говорит женщина с университетским образованием?! – Дима усмехнулся.

– Не смейтесь… – Катя обиделась. – Может, ваша Настя вам что-то и говорит во сне, а вы как чурбан, простите…

– Ладно, это я так… Ну, видишь, теперь тебе нечего скрывать от мамы. Маму вообще-то грех обманывать.

– Больше не буду. Вот еще! – Катя махнула рукой. – Она свои работы привезла, они вон там. – Катя указала рукой на большой прямоугольный пакет у стены. – Мама в Киеве с кем-то договорилась, у нее все это купят. Дайте мне пакет, пожалуйста.

Дима подал, и она вынула из него листы, завернутые в пергаментную бумагу.

– Вот, смотрите, – Катя развернула бумагу и протянула Диме черно-белую картину-паспарту.