Левиафан и либерафан. Детектор патриотизма - Юрий Поляков

— Та же проблема возникает и с интеллигенцией?

—Для нее возможны два состояния: либо она заражена энергией противостояния с обществом, устройство которого считает неправильным, либо охвачена некой высокой позитивной идеей. Советская интеллигенция была охвачена такой идеей — построения небывалого бесклассового общества. Я, несмотря на рабоче-крестьянское происхождение, тоже отдал дань кухонному фрондерству и лукавой иронии. Есть у Некрасова мудрые строки:

Я не люблю иронии твоей,

Оставь ее отжившим и не жившим…

Мы были «не жившие», потому и иронизировали даже там, где надо было благоговеть. А когда в классовом обществе оказался, на березовских-ходорковских насмотрелся, понял: для людей, на себе узнавших социал-дарвинизм, построение бесклассового справедливого общества вполне может быть искренней сверхидеей. Дежурное фрондерство у 99% людей истаивало с приобретением жизненного опыта, а оставшийся один процент был своего рода бродильным грибком, поддерживающим процесс пенообразования. Идея возврата к классовой иерархии зародилась в верхних слоях советской власти, несмотря на то, что весь мир двинулся в обратном направлении. И вот теперь в нынешней России власть осталась один на один с вечно фрондирующей российской интеллигенцией, с которой хорошо ругать красно-коричневых, звать на борьбу за общечеловеческие ценности. Но опереться на нее в конкретных делах нельзя. А ведь настоящая, национально сориентированная интеллигенция по определению есть носитель интеллектуальной версии государственной идеи подобно тому, как народ есть носитель ее интуитивной версии, выработанной на основе горького опыта многих поколений, которые осознали: когда государство берет за горло — плохо, но когда его вообще нет — это уже катастрофа. Нынешняя наша интеллигенция, столичная прежде всего, сочетает в себе неприятие самой идеи государственности с огромным желанием быть рядом с властью и жить за ее счет. Это уникальное сочетание — наше ноу-хау. В западной традиции, если я против государства, то мне от него ничего и не нужно. А здесь нет: мне не нравится эта страна-лузер, лучше бы ее поделить на 50 мелких аккуратненьких государств и вообще снять проблему России в мировой политике, но 12 июня я должен быть в Кремле на приеме — жрать икру и жать руку президенту, ловя его взгляд.

— В свое время вы предложили разделить людей пишущих на писателей и «ПИПов» (персонифицированные издательские проекты). А для журналистов вы могли бы классификацию предложить?

— У меня в новом романе «Гипсовый трубач» герои по методике футуриста-заумника Хлебникова придумывают новые названия различным профессиям. Сценарист у них — писодей, режиссер — игровод, продюсер — игрохап. Журналистов я бы разделил на «жизнеписцев» и «пропагандосов». Первые пишут о том, что их на самом деле волнует. Вторым все равно, о чем писать: в газете, подконтрольной «Газпрому», они будут славить «голубую реку жизни», в партийной газете Зюганова — Ленина, который «всегда живой», а в издании, существующем на общаковские деньги, воспевать душегубов 90-х, занявшихся благотворительностью. «Пропагандосов» традиционно презирали и в советские времена, и в царские. А вот «жизнеписцев» уважали за смелость и честную бедность. Сегодня их считают лузерами, над ними посмеиваются, зато «пропагандосы» в чести, их ставят в пример молодежи. Этот сдвиг и привел к тому, что журналистам перестают верить. Есть убийственная статистика. Вот такая гримаса эпохи и ее не скроешь никакой «золотой маской».

Беседовала Виктория Пешкова

АИФ, апрель 2014

В широкий прокат вышел фильм режиссера Валентина Донскова «Небо падших» по одноименной повести известного писателя Ю. Полякова.

Повесть «Небо падших», опубликованная в 1997 году, написана в обычной манере писателя — вполне серьезное драматичное содержание щедро сдабривается иронией и сарказмом, отлитыми в форму остроумных афоризмов. Но есть у этой манеры интересная особенность: в повестях и романах юмористически-сатирический флер вполне мирно уживается с драматическим содержанием. А при переводе на язык кино ироничность незаметно уходит на второй план, уступая место мелодраме или чистой драме. Что, собственно, произошло и с фильмом по повести «Небо падших».

Потому что история фантастического взлета и падения молодого бизнесмена Павла Шарманова (в фильме его сыграл актер Кирилл Плетнев), его трагичной любви к секретарше Катерине (актриса Екатерина Вилкова) ни к сатире, ни к юмору не располагает. Она могла бы быть банальной, если б не случилась в лихие 90-е, драматическую эпоху первоначального накопления капитала в постсоветской России. Затертая история фам фаталь — роковой красавицы — окрасилась мрачными цветами и приметами смутного времени экономических и социальных реформ.

Герой фильма Павел Шарманов — не слишком обремененный нравственными «предрассудками» молодой человек — делает головокружительную карьеру. Бедный советский студент, промышляющий малоэтичным занятием — предоставлением (не забесплатно, конечно) страждущим парочкам кабинок охраняемых им самолетов, в десятилетие «больших возможностей» становится владельцем крупнейшей в стране частной авиакомпании. Он проходит обычный путь бизнесмена этого гремучего времени, периода наглого откровенного рэкета, безнаказанного отстрела конкурентов. Времени, когда выживаемость и успех определялись не столько умом и талантом, сколько умением приспособиться к бандитским условиям или найти надежную «крышу». Героиня — помощник Шарманова Катерина — образованная, умная, дерзкая красавица без комплексов, тоже строящая свою карьеру не слишком чистоплотными способами. И быть бы этому альянсу гармоничным, если бы не вмешались живые человеческие чувства: страсть, ревность, муки от обмана и предательства…

— Когда повесть появилась в печати, — заметил Юрий Поляков, — ко мне подходили бизнесмены и спрашивали: «Откуда вы знаете мою историю и мою секретаршу?» Конечно, перипетии сюжета не копируют действительность, хотя существует реальный прототип Шарманова, я даже вид бизнеса для своего героя у него позаимствовал: парень занимался малой авиацией. Что касается героини, это такой знаковый психотип женщины, который появился в нашей стране именно в то время.

— Вы сами выступили в роли сценариста. У вас был соблазн что-то поменять?

— Сценарий мы писали вместе с режиссером Станиславом Митиным. Нам хотелось пририсовать современную концовку, и мы ее пририсовали. Но в основной текст не вмешивались, потому что повесть давно живет своей жизнью… Ну давайте пожалеем Анну Каренину и сделаем так, что она промахнется мимо поезда — это уже будет не роман Толстого…

Любовь Моисеева, Александр Гамов

«Комсомольская правда», апрель 2014

Сегодня гость «ВМ» — писатель Юрий Поляков. Он существует в русской культуре в разных измерениях: популярный прозаик, главный редактор «Литературной газеты», общественный деятель, участник «Изборского клуба». А еще Юрий Поляков — очень точный социальный диагност. В своих произведениях он описывал дедовщину в армии, разложение верхушки комсомола, продажность реформаторов и вороватость новых русских. И не просто описывал, а «бил тревогу», указывая на пагубность этих явлений. Прозу и публицистику Юрия Полякова отличает афористичность. Недавно увидела свет его книга «Бахрома жизни», где собраны крылатые выражения из его статей, романов, повестей и записных книжек. Читается на одном дыхании. Книгу открывают два афоризма: «В России власть и народ похожи на давно охладевших супругов: спят в одной постели, но грезят каждый о своем» и «В России две проблемы: патриотизм, принявший форму идиотизма, и либерализм, принявший форму аморализма». Мы попросили Юрия Полякова поделиться своими наблюдениями о процессах, которые происходят в нашей стране. Разговор получился интересный.