Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье - Сью Стюарт-Смит

отправился в Канаду, взяв с собой письмо мистера Коула, в котором содержалась следующая лестная характеристика: «Я рад отметить, что это умный, трудолюбивый, надежный и трезвый человек, и поэтому я с большим удовольствием рекомендую его всем, кто нуждается в поиске верного сотрудника». Тед приехал в Виннипег летом 1923 года и сначала работал на уборке урожая, а затем нашел работу садовника на ранчо в городке Вермиллион, штат Альберта. Два года труда на свежем воздухе помогли ему восстановить жизненные силы.

Такие клиницисты, как Брок и Фишер, безусловно, считали, что работа на земле особенно полезна для людей вроде Теда, но после войны практически не проводилось исследований, чтобы убедиться в эффективности такого лечения. Все осложнялось еще и тем, что мечта о возвращении на родину компрометировалась неблагоприятными экономическими реалиями. В Великобритании усилия по увеличению производства продовольствия в колониях, предпринятые в военное время, привели к избытку дешевых импортных продуктов питания, что, в свою очередь повлекло за собой обвал цен на продукты в 1920-х годах. В результате многие мелкие землевладельцы с трудом зарабатывали себе на жизнь. Работа на земле может быть суровой, и некоторые мужчины в межвоенные годы столкнулись с несбывшимися надеждами наряду с тяжелым трудом.

Лучшее доказательство благотворного воздействия садоводства мы находим у американского врача Нормана Фентона, работавшего в тыловом госпитале во Франции в 1917 году. В период с 1924 по 1955 год он обследовал 750 мужчин, которым был поставлен диагноз «неврастения». Исследование Фентона показало, что через семь лет после войны многие из этих мужчин все еще были нездоровы и страдали от нервных расстройств. Та помощь, которую им предложили, когда они вернулись домой, оказала огромное влияние на степень их выздоровления; те, кто получил эмоциональную поддержку и нашел источник мотивации, чувствовали себя намного лучше. Фентону было особенно интересно выяснить, с какими видами работ они лучше всего справляются в гражданской жизни. Ответ был таков: «Сельское хозяйство намного превосходит все остальные»[259]. Собранная им информация показала, что «многие из тех, у кого были трудности с работой на производстве в городах или поселках, смогли довольно успешно адаптироваться к сельскохозяйственным работам. Состояние некоторых даже улучшилось настолько, что они стали полностью обеспечивать себя сами, и их симптомы постепенно сошли на нет».

Когда два года спустя Тед вернулся из Канады, это был конец его трудовой деятельности на открытом воздухе. Садоводческие вакансии, по всей вероятности, тогда были в дефиците, но то, что он когда-то освоил телеграфию, позволило ему найти работу в почтовой службе. Затем, несколько лет спустя, они с Фанни смогли купить свой собственный небольшой участок земли. Однако в детстве, во время семейных визитов, нас с братом интересовали не цветы и овощи Теда. Больше всего нам нравилось, когда он позволял нам заходить с ним в вольер, который он построил в своем саду, и мы помогали кормить птиц или подглядывали за только что вылупившимися птенцами. Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что забота Теда об этих маленьких пленниках резко контрастирует с его собственным опытом пребывания в плену.

Травма коренным образом меняет внутренний ландшафт, и в этом контексте физическая сторона садоводства очень важна – необходимо запачкать руки в грязи, «зарыться» в почву, восстановить чувство связи с местом и процессом жизни.

Год, проведенный Тедом в Сарисбери-Корт, с его персиковыми оранжереями, виноградниками, Пальмовым домом, теплицами для помидоров и огурцов и фруктовым магазином, изменил его жизнь и высек искру любви к выращиванию растений и уходу за своим наделом земли. Создание сада – это зачастую процесс воссоздания, попытка восстановить другое место, которое оставило в нас неизгладимый след и вдохновило. Обширные оранжереи Сарисбери-Корт, где Тед работал и выздоравливал, во многом объясняют его более поздний образ жизни, его преданность своей оранжерее и орхидеям, а также его гордость за свой парник для выращивания рассады и черенков, который давал такие хорошие результаты.

10. Последний сезон

Пусть я каждый день гуляю по берегам вод, пусть моя душа покоится на ветвях деревьев, которые я посадил, пусть меня освежает тень моей смоковницы.

Надпись на египетской гробнице, 1400 г. до н. э.

В темные зимние дни сад на три четверти погружен в сон. Это время отпускать, время забвения. Пульс жизни, требовавший к себе постоянного внимания, замедлился, но ненадолго; скоро появятся новые ростки, которые нужно будет взращивать и направлять их рост. Даже в декабре этот процесс уже набирает обороты. Среди мертвых, сброшенных листьев из земли уже поднимаются свежие зеленые побеги.

В течение года растение проходит все стадии жизни, от семени до размножения и смерти, но это не та смерть, которую претерпеваем мы, – растительный мир весьма искусен в воскрешении самого себя. Наша собственная смертность нарушает непрерывность времени. Мы знаем, что потеряем будущее и у нас отнимут все, что мы любим. Неудивительно, что мы пытаемся изгнать смерть из нашей жизни. Но это, как утверждал великий эссеист и философ шестнадцатого века Монтень, является ошибкой и только усиливает наш страх перед смертью. Вместо того чтобы рассматривать смерть как своего рода противника, с которым нужно сражаться на поле боя, Монтень считал, что нам нужно воспринимать ее как нечто более ординарное: «Мы должны лишить ее загадочности, присмотреться к ней, привыкнуть к ее существованию». Не то чтобы Монтень сам находил это легким, совсем наоборот: когда он был молодым человеком, его удовольствие от жизни омрачалось преследовавшим его страхом смерти.

Размышляя о том, как может закончиться его собственная жизнь, Монтень надеялся, что это произойдет в его саду: «Я хочу, чтобы смерть застала меня за посадкой капусты, но я желаю сохранить полное равнодушие и к ней, и тем более к моему не до конца возделанному огороду»[260]. Он понимал, что жизнь – всегда процесс, что ничто не является неизменным, независимо от силы нашего желания, и что, какой бы длинной или короткой ни была наша жизнь, никто из нас не может завершить все, что мы запланировали и получить то, на что мы надеялись в ней. Но, символизируя незавершенность жизни, капустная грядка Монтеня напоминает нам также о непрерывности цикла, поскольку, пусть и обрываясь на полуслове, наши слова и мысли могут продолжать жить благодаря реальной или метафорической капусте, которую мы посадили.

Через год после того, как я получила квалификацию врача, произошло нечто, что у меня прочно ассоциируется с Монтенем и его желанием умереть на своей капустной грядке. Я работала в кардиологическом отделении,