Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров

В сохранившейся части библиотеки Сталина довольно много книг с дарственными надписями вождю и от него, но почти нет надписей третьих лиц, адресованных другим людям. Когда они все же встречаются, то это главным образом ближайшие родственники Сталина (дочь дарит книгу брату, тетка – племяннице и т. д.). Поэтому удивляет книга, обнаруженная мной в библиотеке Сталина, уже упоминавшегося профессора Чикобавы «Древнейшая структура именных основ в картвельских языках» (Тбилиси, 1942) с дарственной надписью от автора… Л.П. Берии. По-русски на первом чистом листе аккуратно чернилами написано: «Глубокоуважаемому Лаврентию Павловичу Берия – одна из работ, выполненная в реорганизованном Вами Институте языка. С благодарностью от автора. 16.IV.1942» {304} . Почему, когда и как эта книга попала в библиотеку Сталина? Очень специальный труд объемом почти 350 страниц напечатан на грузинском, но снабжен предисловием и аннотацией на русском и английском языках. Как я уже писал, Сталин до конца своих дней говорил, читал и писал на родном языке {305} . Но на книге нет помет и явных следов интереса Берии или вождя к ее содержанию. И все же подарок это не просто формальный жест автора в сторону всесильного земляка Берии. О какой реорганизации и о каком Институте языка пишет «благодарный» Чикобава? За что он его благодарит? Похоже, речь идет о Тбилисском институте языка и литературы им. Н.Я. Марра. Но сам Чикобава числился профессором Тбилисского университета им. И.В. Сталина. А какое отношение к языкознанию имел Берия? В научной литературе я не нашел пояснений на сей счет. Получается, что ученый-лингвист из Грузии А. Чикобава, избранный тогда же, в конце 1941 года, академиком АН Грузинской ССР, имел какие-то особые отношения с Берией? Похоже на то, что эти отношения сложились еще тогда, когда Берия был первым секретарем ЦК Компартии Грузии и фактически наместником всего Кавказа. Здесь интуиция Солженицына подвела: антимаррист Чикобава не был такой уж страдательной стороной, его «прикрывал» сам Берия. Последний, по каким-то причинам гораздо раньше Сталина, заинтересовался проблемами языкознания, и именно Берия обратил его внимание на Чикобаву и на антимарристские работы профессора, а значит, и на всю проблему в целом. Еще вначале 30-х годов Чикобава выступил с критикой марризма, главным образом за то, что Марр выделял абхазский язык в особую группу. У Чикобавы была собственная «национальная идея»: он всячески пытался найти родство между картвельскими (грузинскими) и абхазским языками, а с ним утвердить родство всех этносов, включенных Сталиным в Советскую Грузию. Не по душе ему было и то, что Марр находил общие истоки армянского и грузинского языков. За всеми трудами Чикобавы стояла идея этнически единой и в высшей степени самобытной Грузии, и за это его можно было причислить к грузинским националистам. Но у высоких покровителей такого желания не было, а напротив, они, не лишенные того же чувства, всячески помогали ему делать карьеру. Еще в 1938 году Чикобава опубликовал «Чанско-мингрельско-грузинский словарь», то есть издание, посвященное родному наречию Берии. В 1939 году он публикует, но опять на грузинском языке монографию «Общее языкознание (ч. II)», посвященную истории языкознания и философии языка. В ней есть специальная глава «Академик Н.Я. Марр о сущности языка», в которой Чикобава открыто, беспощадно и издевательски бьет в самые чувствительные положения теории Марра: «Четырехэлементный анализ могучее средство произвольного расчленения любого сопоставления любых слов и их частей в любых языках, если только к этому представится надобность» {306} . Так писал Чикобава в 1939 году. Откуда эта смелость, на которую не решались даже самые маститые ученые? Незадолго до войны, в 1940 году, ему удалось выступить с докладом «Проблемы языка, как предмета лингвистики, в свете основных задач советского языковедения» на годичной сессии Отделения литературы и языка АН СССР. Тогда он использовал главу из своей монографии, уже переведенную на русский язык. Однако и это выступление не имело никаких грустных последствий ни для самого Чикобавы, ни для марристов. Правда, глава «школы Марра» и руководитель Отделения литературы и языка академик И.И. Мещанинов был вынужден заявить, что четырехэлементный анализ не является универсальным методом «нового учения о языке». Этим все и ограничилось, а затем наступила война. Оттиск публикации того доклада Чикобавы также был приложен к записке Чарквиани Сталину в 1948 году. А наиболее жесткие марристы (Сердюченко и др.) не забыли Мещанинову такого компромиссного поведения.

Возвращаясь к монографии Чикобавы с посвящением Берии «Древнейшая структура именных основ в картвельских языках», отметим, что в ней автор уже без всяких экивоков подходит к проблеме анализа языка с позиций компаративистики, то есть противоположно тому, «как она обычно квалифицируется в русской и зарубежной специальной литературе (П. Услар, Н. Марр, Г. Шухардт)» {307} . Шухардт (Германия) и Услар (Россия), как и Марр, были известны в качестве пионеров критики классической компаративистики в лингвистике начала ХХ века. Судя по всему, именно член Политбюро мегрел Берия, который продолжал курировать кавказские дела, не только передал Сталину книгу, подаренную ему Чикобавой, но и, обратив внимание Сталина на проблему в целом, с его одобрения инициировал начало общегосударственного антимарровского процесса через ЦК Компартии Грузии.

Эта версия подтверждается и воспоминаниями члена-корреспондента АН СССР историка В.А. Куманева, который в 1988 году на одном из перестроечных форумов поделился со слушателями: «Вспоминается факт, рассказанный известным языковедом академиком И.И. Мещаниновым. Когда Сталин задумал провести дискуссию по вопросам языкознания, он вначале решил в ходе ее поддержать учение академика Н.Я. Марра. С Мещаниновым посоветовались. А когда его вызвали второй раз к Сталину, там сидел Берия и малоизвестный филологам Чикобава. Все переиграли. А потом “корифей науки” заявил: “Если бы я лично не знал Мещанинова, посчитал бы его действия предательскими”» {308} .

Ю. Жданов также поделился воспоминаниями, относящимися к событиям почти шестидесятилетней давности: «Берия имел косвенное отношение к дискуссии по проблемам языкознания. Именно ему профессор Арнольд Степанович Чикобава направил записку с жалобой на обстановку в этой науке, на засилие марристов, которые мешают развиваться классическому индоевропейскому языкознанию. Эта записка была передана Сталину и пущена в ход.

Честно скажу, у меня всегда был высокий интерес к работам Марра, – продолжал Жданов, – Я внутренне иронизировал над его попыткой свести все слова всех языков к четырем элементам: сал, бер, йон, рош. Но мне импонировала концепция стадиального развития языков, широта марровского подхода. У меня сложились добрые отношения с “марристами”: академиком И.И. Мещаниновым, профессором Георгием Петровичем Сердюченко и другими учеными.

Но дело здесь не ограничивалось чисто научным спором или проблемами научной этики, критики и самокритики в науке. Здесь был затронут больной нерв. Дело в том, что профессор Чикобава развивал концепцию единства кавказско-иберийских языков, включая в них кабардинский, адыгейский, абазинский, абхазский.

Бывший профессор Ростовского университета Г.П. Сердюченко, много лет работавший на Кавказе, как и все марристы, на основе стадиальных представлений, не относил абхазский язык к иберийской группе. Это обстоятельство было внесено в круг споров между грузинской и абхазской гуманитарной интеллигенцией по мотивам достаточно ясным и уже не научным, а национально-политическим. Концепция марристов содействовала суверенным устремлениям в Абхазии.