Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - Валентин Фалин

Что дало «экономическое сотрудничество» с рейхом Советскому Союзу, помимо неприятностей, которые можно с натяжками или без оговорок поставить в связь с поставками в 1941 году немцам нефти, зерна, меди, марганцевой руды и пр.[365], не прекращавшимися даже в ночь с 21 на 22 июня? С 1 января по 31 мая 1941 года СССР отгрузил в Германию 307 тысяч тонн нефтепродуктов, 654 тысячи тонн зерна, 7700 тонн меди, 68 тысяч тонн марганцевой руды, 78 тысяч тонн фосфатов, 42 тысячи тонн хлопка, 1076 килограммов платины. Три года спустя Сталин бросит в разговоре, кажется, с А. Гарриманом, послом США в Москве, фразу: «Русские – простые люди, но не надо принимать их за дураков». Советский диктатор не был ни дураком, ни простаком и не упускал взять от экономического сотрудничества с Германией в 1940–1941 годах максимум пользы.

Для полноты картины примем к сведению, что в 1940 году доля Германии во внешней торговле СССР равнялась доле США, несмотря на сокращение импорта американских товаров вследствие установленных Вашингтоном жестких ограничений. Рестриктивные меры американцев ударили особо чувствительно по закупкам военных материалов (включая алюминий и молибден) и промышленного оборудования. Отсюда объяснимый интерес к их приобретению у немцев.

С мая по декабрь 1940 года советская сторона приобрела в Германии 2380 станков (стоимость – 54 миллиона марок), военной техники и материалов на 36 миллионов марок, угля на 41 миллион марок. В первой половине 1941 года были получены дополнительные объемы алюминия (крайне нужного ввиду перехода на новое поколение самолетов), более 4000 станков, в том числе специальных, в которых остро нуждалась военная индустрия самого рейха. Выполнением советских заказов было занято более 300 фирм (не считая подрядчиков), многие из которых по соображениям секретности не ставились в известность о «Барбароссе» до 22 июня[366].

Нацистское высокомерие, уверенность, что русские «недочеловеки» не способны овладеть современными промышленными технологиями, а создание ими чего-то лучшего напрочь исключалось, зарекомендовали себя лучшим коньком, который вывел Москву к чрезвычайно ценным военно-техническим секретам рейха и позволил сверить – на стадии налаживания в СССР серийного производства, в особенности новых самолетов – представления советских конструкторов, технологов и производственников с достижениями будущего противника. Военные и технические специалисты Германии были бы, наверное, правы в презумпции, что на советской стороне недостанет времени для копирования немецких систем оружия, приобретайся они с целью воспроизведения. Однако речь шла не о заимствованиях, а о выявлении сильных и слабых мест соперника и соответственно корректировке выбиравшихся в СССР технических решений. Когда немецким специалистам весной 1941 года был показан ряд советских авиастроительных предприятий, они были неприятно поражены как размахом работ, так и постановкой инженерной и технологической сторон дела[367].

Несомненно, приобретенные знания, образцы техники, оборудование не могли капитализироваться в считаные месяцы. Чтобы от них получился прок, предстояло не сгинуть, не сломаться во все решавшем 1941 году. Постфактум можно и надо открыто признать, что не раз и не два Советский Союз откатывался на край пропасти. Гитлеру не просто мерещилась победа, он был близок к ней. В конце концов грубейшие просчеты одного диктатора уравновесились авантюризмом другого. Прежде чем заняться вплотную этой самой мрачной главой тысячелетней российской истории, надобно, пусть очень сжато, ответить на поныне дискуссионный вопрос: как и почему Советский Союз залез в петлю?

В акте передачи Наркомата обороны СССР К. Ворошиловым С. Тимошенко после войны с Финляндией разбирались не одни провалы и неудачи зимы 1939/40 года. Вскрывалось плачевное состояние оборонного дела в стране в целом, и ставился диагноз: советские вооруженные силы не были годны к ведению ни крупных наступательных, ни оборонительных операций. Отсутствовала общесоюзная система обучения и подготовки резервистов, не имелось даже настоящего их учета, что превращало в фикцию мобилизационные планы. Взаимодействие родов войск – ниже всякой критики, их материально-техническое оснащение (связь, транспортные средства и пр.) было удручающе несовершенным.

Короче, при первом же столкновении с упорным противником российское чудо-оружие «авось» отказало. Из лихой прогулки, призванной закрепить славу Халхин-Гола, получился вселенский скандал. Почти все надо было начинать заново, всех переучивать: солдат и офицеров – элементарному владению оружием и приемам ведения реального боя, старших и высших командиров – искусству вождения подчиненных и координации собственных действий с соседом, а также со средствами поддержки.

Показательно, что акт не сваливал ответственность за прискорбное положение на «врагов народа», расстрелянных или брошенных в застенки в 1937–1939 годах. Серьезность вызова уберегла также от соблазна вздуть очередную волну репрессий, хотя аресты в армии и на флоте, как и в обществе в целом, не прекращались.

Приходилось, не признавая правоты М. Тухачевского и других убиенных, возвращаться к идее крупных бронетанковых соединений и моторизованных частей. Пора было кончать с раскачкой в доводке и налаживании массового производства новой танковой техники (Т-34), истребителей МиГ, ЛаГГ, Як, штурмовиков Ил-2, бомбардировщиков Пе, артиллерийско-минометного и стрелкового вооружения. Во многих случаях новые модели оружия по своим тактико-техническим характеристикам были сравнимы с немецкими или превосходили их.

Опять и опять – все требовало своего времени. И выпуск более совершенных вооружений, и обучение овладению ими, и привитие офицерам и генералам навыков управления частями (соединениями), сформированными на новых принципах и использующими новую технику. Об инженерном оборудовании театра войны, об обустройстве переносимых на запад оборонительных рубежей (ценой демонтажа имевшихся старых) нечего и говорить. Не потому, что кому-то так хотелось. Быстрее чем к середине 1942 года первоочередные мероприятия по программе модернизации советских вооруженных сил не могли были быть выполнены, особенно при нехватке командного состава как носителя организующего начала, при дефиците профессионализма и незаскорузлого военного мышления.

События лета и осени 1941 года покажут: именно здесь, в утрате способности управления войсками на всех уровнях выше полка, в разрыве взаимодействия во всех звеньях, таилась главная беда. Еще до первого выстрела по паролю «Дортмунд», двинувшего в поход германскую военную машину, при несогласованности и в отсутствие координации действий между верховным командованием и штабами округов, а последних – с вверенными им соединениями и частями – вроде бы единая система обороны рассыпалась на нестыковавшиеся фрагменты. Очень сомнительно, чтобы интеллектуальные утраты предвоенных лет в оборонном потенциале страны, вызванные преступлениями и произволом диктатора, удалось восполнить, сохранись мирная передышка не до 1942-го, но даже до 1944 года.