Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных - Олег Рой

— Это, собственно, не моя обязанность, но лесникам же за всем не уследить, — пояснил егерь. — Деревья, бывает, болеют, вот и таскаю с собой.

Чтобы подробно разглядеть его манипуляции, Арина изо всех сил запрокинула голову, даже на цыпочки попыталась подняться, вот уж ничего глупее придумать не могла — стоя на снегоступах. Видно было плохо.

Впрочем, Федор Григорьевич явно знал, что делает. Вскоре в Аринины сложенные бережным ковшиком ладони — она даже перчатки стянула — легла аккуратная деревянная пирамидка, посреди «днища» которой располагалась та самая «дырка не дырка, трещина не трещина». В глубине что-то явственно поблескивало.

Хотя насчет блеска, сонно размышляла Арина часа два спустя, покачиваясь в такт плавному движению «нивы», насчет блеска, наверное, просто от радости кажется. Пуля-то сколько в стволе сидела? Должна была двадцать раз окислиться, какой там блеск?

* * *

О нежданных гостях он размышлял весь вечер. Пока задавал корм собакам, пока регулировал отопительный котел в подвале, пока готовил себе немудреный ужин — все думал. Даже когда возился с боеприпасами — обыкновенно это занятие своей неспешной привычностью очищало мозг от любых мыслей быстро и надежно — все равно думал. Какая, однако, забавная девчонка. Такая пигалица — и следователь. Смешно.

Зачем ей понадобилось ворошить то, что давным-давно забыто? Нет, он отвечал на ее вопросы честно, не увиливал, не таился. И то сказать, чего ему таиться?

Тот день он помнил, как будто все вчера было. Как расставлял по номерам уже облаченных в объемистые куртки охотников — веселых, раскрасневшихся от принятых перед выходом «полтинничков на удачу». Он не любил эту манеру. Одно дело — после длинного напряженного дня махнуть пару стопок, ибо — заработали. А перед охотой пить не годится. Но хозяевами, по сути, тут были они, пришлые, они платили деньги за то, чтобы им организовали отдых в соответствии с их вкусами — и немалые, с его точки зрения, деньги — и потому вели себя вольготно, позволяли себе многое, призвать их к дисциплине было совершенно невозможно. Да он и не пытался. Только морщился раздраженно — когда никто не видел.

В тот день шумное веселье сборов шло как-то мимо него, оставляя равнодушным. Сильно — гораздо сильнее, чем всегда — екало непонятным предчувствием сердце: все ли правильно спланировано? Что, если что-то пойдет не так, как должно? И собаки в то утро буянили больше обычного. Должно быть, чувствовали его нервозность.

Об этом он, конечно, рассказывать девчонке-следовательнице не стал. Что тут рассказывать?

Взгляд у пигалицы был острый, внимательный. Как будто сомневающийся. Поверила ли она в рассказанную им историю? Станет ли проверять? И если станет, далеко ли зайдет?

В том «несчастном случае» и для него самого многое осталось неясным. Но он совершенно точно знал: никакой это не несчастный случай, официальная версия гроша ломаного не стоит. На самом деле все было совсем не так.

* * *

Она даже к Денису после возвращения из «путешествия» в лесничество не поехала, на радость совсем заскучавшей племяннице Майке явилась ночевать домой — так хотелось поразмышлять над «вновь открывшимися обстоятельствами»!

Пуля торжественно покоилась посреди расчищенной ради такого случая столешницы. Точнее, не пуля, конечно, а вожделенный кусочек дерева. Арина, устроившись в углу дивана, практически улегшись подбородком на широкий мягкий подлокотник, сверлила взглядом пахучую деревянную пирамидку с таящимся внутри кусочком металла — так пристально, словно надеялась, что сосредоточенность взгляда сконцентрирует и мысли, что сонный туман рассеется и, быть может, даже явится настоящее озарение — и все станет ясно, никаких загадок!

В голову, правда, лезла пока всякая чепуха. Вроде темной таинственной фигуры, тайком пробирающейся сквозь заросли орешника, сосредоточенно прицеливающейся сквозь паутину веток, нажимающей на курок…

Арина пыталась навести мысленную картинку на резкость, разглядеть лицо загадочного стрелка — Шубин? Еще кто-то?

Стоп. Семченко застрелили из любавинского ружья, значит, убийца, кто бы он ни был — хоть Шубин, хоть кто — должен был сперва стащить это самое ружье. Ну да, а после еще и обратно подбросить. Да так, чтобы пресловутый «второй выстрел» прозвучал почти одновременно со смертельным. Или оба выстрела совершил убийца? И зачем тогда Любавин признался, что все-таки стрелял — хотя и «совсем в другую сторону»?

Она вытянула из верхнего ящика стола лист бумаги, пристроила его на коленях — на какой-то книжке — и наскоро набросала схему места. Тут кусты орешника, тут Любавин стоял, справа от него Семченко. М-да. Кабаны должны были выходить охотникам «в лицо», а вот чтобы выстрелить в приятеля, Любавину пришлось бы повернуться на девяносто градусов. Береза, из которой приветливый егерь высверлил кусок с пулей, располагалась слева и немного впереди. Действительно, «совсем в другой стороне» от места, где располагался «номер» убитого Семченко. И след от выстрела в ее стволе — Арина поставила на кружке, изображавшем березу, крошечный крестик — с той стороны, где стоял Любавин. Для такого выстрела ему поворачиваться не пришлось бы.

Мысли разбегались, путались, двоились…

Экспертиза ведь не только принадлежность смертельной пули определила, но и то, что отстрелять Любавин успел только один ствол. И егерь сказал то же самое — один ствол был отстрелян, и времени на перезарядку не было. Один! А выстрелов получается два! Направленных почти в противоположные стороны, но так, что оба вполне могли быть сделаны с любавинского «номера». И если Любавин стрелял в березу, кто стрелял в Семченко? И не просто стрелял — а из любавинского ружья! Бред какой-то.

А если в березе — посторонняя пуля, значит, верна официальная версия событий.

Но — Шубин? Он же включил это дело в свой список. Значит, Любавин не должен быть убийцей. Значит, в его партнера должен был стрелять кто-то другой.

Другой, да. Из любавинской двустволки.

Не мог же Любавин не заметить, что у него стащили ружье? Хотя, если допустить, что он клал или ставил оружие рядом — ну, скажем, чтобы руки отдохнули — тогда стащить ствол, пожалуй, не так уж невозможно.

Или, допустим, ружье не просто стащили, а подменили? Тогда, в азарте охоты, он мог бы, наверное, выстрелить из «чужого» ружья. Или не мог? Насколько охотник — не профессиональный, выезжающий пострелять раз-два в год — насколько он «прикипел» к своему оружию? Если взамен подложить что-то похожее — заметит? Или схватит и выстрелит? Но потом-то рядом с Любавиным оказалось его собственное ружье! Еще одна подмена? Причем тогда, когда смертельный выстрел уже прозвучал, и на охотничьем участке поднялась суматоха. Впрочем, в суматохе осуществить еще одну подмену, наверное, еще проще.

Правду ли говорил егерь? Или все это — береза, след якобы от выстрела — часть какой-то сложной, непонятной пока игры?

Как бы там ни было, деревянную пирамидку Арина осмотрела более чем тщательно. Даже без лупы в глубине явственно просматривался тусклый металлический блеск. Нет, точно-точно, там именно пуля! И эта пуля в официальной картине происшедшего была совсем лишняя. Эх, еще придется к Сурьмину на поклон идти — может, пулька-то не просто лишняя, может, она вообще «из другой оперы».