Братья - Да Чен

По правде говоря, твое отсутствие мне заменяет твой сын — какой он сейчас большой мальчик и как он счастлив жить в большом городе.

Благослови меня, всегда будь с нами, где бы мы ни путешествовали.

Суми

ГЛАВА 29

1980

ПЕКИН

Пекинский университет располагается в западной части столицы. Его архитектура очень походила на Запретный город, с его золотыми крышами, красной черепицей и каменными львами, охранявшими высеченный из камня вход. Было нечто скрытое в этом старом фасаде — нечто далекое от реальности, все еще грезящее о прославленном прошлом.

Я представил себе Конфуция сидящим на бамбуковой циновке, окруженного учениками, которые размышляли вместе с Учителем об актуальных в то время философских вопросах, заваривали чай и даже не подозревали о том, что проходят дни и века. Платой за обучение в те дни были кусочки сушеной свинины, а цели последователей заключались в том, что они проводили свою жизнь, скитаясь и распространяя правду, полученную от Учителя. Философия тех времен еще жила здесь — в гармонии со всем и в поклонении учителям. Без такой философии я не мог себе представить, как десять пар вонючих ног могут сосуществовать в тесной комнате общежития ночью, днем набиваться, как сардины, в лекционные залы и слушать почтенных беззубых профессоров, выкрикивающих те же самые лозунги, которые когда-то все орали на улицах.

— Я не могу больше выносить эти бесконечные лекции об эффективной коммунистической пропаганде, — заявила однажды Суми вскоре после нашего приезда, когда мы гуляли возле озера Веймина. — Предполагается, что я изучаю литературу, философию, иностранную и китайскую классику. Вместо этого все, что я делаю, — читаю пропагандистский материал в библиотеке.

— Ты слышала о клубе «Ядовитое дерево»? — спросил я. — Это секретный клуб, где его члены продают запрещенные книги.

— Правда? Давай присоединимся.

— Тебе необходимо продать одну или две книги, прежде чем ты сможешь присоединиться к запретному направлению.

— Ты знаешь, у меня есть одна такая, — сказала Суми улыбаясь.

— Правильно. «Сирота».

Той ночью я повел ее на лесистый холм за городком. Круглая луна озаряла лучами плотную листву, и освежающий бриз заставлял листья танцевать. На поляне дюжина молодых людей слушали флейтиста, игравшего на бамбуковой флейте старинную мелодию, как нельзя лучше подходившую к настроению лунной ночи.

Суми и я сели на краю поляны. На траве стояли кружки пива. Я был удивлен тем, как много пили студенты: и парни и девушки. Они тайно проносили пиво в пропахнувшие общежития, воровали его в кафетериях — небольшое преступление, если поймают, — и часто танцевали пьяными на столах. Они пили пиво на дни рождения, во время каникул, а большинство из них — по любому поводу и без повода.

Музыка прекратилась, и толпа громко загремела кружками, начались разговоры. Высокий парень подошел к нам и поприветствовал.

— Впервые здесь? Выпейте. Сейчас будут читать отрывок из «Анны Карениной».

— Мы хотим присоединиться к вам. Это Суми, первокурсница, специальность — литература, а я Тан Лон, студент первого курса юридического факультета.

— Фей-Фей, специальность — философия, старшекурсник. Я президент клуба «Ядовитое дерево». Очень рад, что встретил здесь вас обоих. — Он протянул руку. Суми и я одновременно сделали то же самое. Фей-Фей сначала пожал руку Суми, задержав ее дольше, чем необходимо.

— Хорошенькая, — он улыбнулся ей, затем потряс мою руку, — и вы тоже приятный молодой человек — прекрасная пара. Какую книгу вы принесли с собой? — спросил он.

— «Сирота», — сказала Суми.

— А вы? — спросил он у меня.

— «Сирота».

— Удивительно. Могли бы вы, товарищи, быть более… Впрочем, я ничего не слышал об этой книге. — Фей-Фей сделал еще глоток пива. — Но я заинтригован. Почему одна и та же книга?

— Я ее автор.

— А я издатель.

— Хорошо-хорошо, теперь мы поговорим.

Суми передала книгу Фей-Фею, который небрежно пролистнул ее.

— Посмотрим, издательский дом «Blue Sea». Я слышал о таком. Теперь, Суми, не будете ли вы так любезны прочесть для нас отрывок из вашей книги? Но только первые пять страниц, пожалуйста.

— Даже не главу? — спросила Суми.

— Нет, и помните, вы соревнуетесь с такими авторами, как Толстой, Набоков, Дюма-отец и Дюма-сын.

Фей-Фей прыгнул на пустой ящик из-под пива, стоящий в середине пьющей толпы.

— Друзья! — закричал он. — Любители книг! Сегодня я пригласил свою новую знакомую и, возможно, нашего будущего друга, Суми Во, автора книги «Сирота», которую я не имел чести прочесть. Я хочу дать ей десять минут нашего времени, чтобы вы послушали ее. Согласны?

— А как же «Анна Каренина?» — спросил кто-то.

— Толстого здесь нет, а Суми есть, — оправдывался Фей-Фей.

— Она не Толстой!

— Не очень хорошенькая, чтобы быть даже его горничной, — прокричал кто-то еще.

— Молодой человек, я бы не ставил ваше пиво на кон в этом пари, ибо наша Суми просто красотка. Даже наш бородатый Толстой пожелал бы ее.

— Давай тогда, сделай это побыстрее, и по возможности безболезнее.

— Эй, начинай, ты говоришь слишком много, Фей-Фей.

— А ты пьешь слишком много, черт тебя подери, — парировал Фей-Фей. — В следующий раз сам заплатишь за свое пиво.

Я покачал головой, опасаясь за литературное будущее Суми. Фей-Фей поклонился, и Суми заняла центральное место. Лунный свет красиво озарил ее лицо, и толпа, состоящая преимущественно из мужчин, успокоилась, но временное затишье вскоре наполнилось свистом и улюлюканьем.

— Какая же ты прелесть! Ты всегда можешь посидеть со мной на уроке химии, — сказал один мальчик.

— У меня есть история, которую ты можешь написать. Давай завтра выпьешь со мной пива, здание номер пять.

— Заткнись, непристойный пьяница! — закричал Фей-Фей, бросая в него пустую кружку.

Хотя Суми читала перед толпой впервые, она была спокойна и начала тихим голосом:

— Я не была уверена, что красива, пока об этом мне не стали говорить глаза мужчин. У меня не было родителей, которые расчесывали бы мои волосы, пели мне колыбельные и советовали посмотреть на себя в горном ручье. Красота не имела особого значения, но вот средства к существованию — да. Потому что с пяти лет мне пришлось жить одной в сиротском приюте. Он возвышался на пустынном полуострове, вдающемся в Тихий океан. Когда я поступила туда, мне дали ржавую железную чашку, прикованную цепью к моей шее, деревянную ложку, слишком толстую для моих губ и слишком большую для моего рта. Если я потеряла бы их, мне пришлось бы есть руками, так сказал директор школы. Моя рубашка была выкроена из старых лохмотьев, на два размера больше. Прежде она принадлежала взрослой женщине, которая утопилась в реке, и ее вещи