Большой облом - Владимир Хачатуров

В холодильнике дожидались указаний бутылки бурбона, арманьяка, чинзано и перцовки. На запивку предлагалось, кроме вездесущей колы, местная минеральная вода двух сортов: «Гелонская» и «Скифская». Генерал решительно потянулся к последним в обоих списках. Основательно приложившись к избранницам, вернулся в гостиную, проверив по пути запоры входной двери, прошел через спальню в ванную и оторопел, не обнаружив в оной душевой кабинки. Люкс называется! В гробу он видал ваш уголок!.. Делать нечего, придется воспользоваться обыкновенным гостиничным телефоном.

Достав из кармана небольшой, величиной с сигаретную пачку прибор, подключил его к аппарату и стал ждать, поглядывая на часы.

Ровно в девять-тридцать телефон ожил, заблебетал. Генерал нажал кнопочку на приборе и поднял трубку. Внимательно выслушав абонента, бросил несколько загадочных фраз:

– Думаю, лучше сделать это сегодня же. Никаких задержек не предвидится. Если до четырнадцати ноль-ноль не дам о себе знать, значит все в порядке. Да, вы правильно поняли: отсутствие сигнала и будет сигналом. Удачи.

Генерал положил трубку, присел на диван, взглянул на педофилку на стене, чертыхнулся и вновь потянулся к телефону. На сей раз его распоряжения были ясны и понятны: генералу срочно потребовались эксперты по иконографии, искусствоведению, психиатрии, религии и паранормальным явлениям бытия.

Городская больница имени Асклепия-чудотворца была оборудована по последнему слову техники. Палаты только однои двухместные со всеми удобствами как минимум четырехзвездного отеля. Один день пребывания в такой палате обходится страждущему в сто двадцать американских рублей. Однако южноморцам, обладателям карточек медицинского страхования, весь этот медрай достается почти даром, раз в десять дешевле. На ум закаленный советским образом существования немедленно нисходит при таком раскладе великое озарение: как подзаработать на своей страховке. Афера века: ты мне платишь двадцать баксов в день, я тебя лечу по своей карточке. Ты экономишь за сутки целую сотню, я выручаю за свой риск всего-навсего каких-то восемь несчастных баксиков…

Увы, проектировщики этой системы, очевидно, тоже были отнюдь не американцами: всё, гады, предусмотрели, всех обладателей карточек занесли в компьютер вместе с их изображениями и отпечатками пальцев. Можно, конечно, при желании загримироваться и даже пересадить себе кожу благодетеля, но вряд ли это что-нибудь даст, поскольку, кроме карточек медицинского страхования, каждый южноморец владеет еще и кредитной карточкой муниципального банка, с помощью которой и расплачивается за все услуги, включая медицинские и не исключая тех, что оказывают мальчики и девочки с Бульвара Терпимости. Разумеется, приезжий товарищ со средствами может открыть счет в том же муниципальном банке, но его кредитная карточка будет отличаться и цветом и форматом от карточек местного населения и медицинское обслуживание станет ему в копеечку, по номиналу. Так городские власти, не нарушая подобно некоторым Конституции, пытаются решить извечную российскую проблему с пропиской. Зачем держать в жилконторах тучи паспортисток, если с регистрацией в состоянии справиться компьютер, а с финансовыми проблемами (бывшими прописочными) – муниципальный банк?

Ольга Филиппенко, известная также в кругу друзей как Обалденная, будучи пострадавшей, лежала в одноместной палате совершенно бесплатно, за счет налогоплательщиков города Южноморска. Превосходно продуманная система: финансовое управление муниципалитета давит на мэра, мэр на полицию, полиция – на преступные элементы. Элементы рыщут по местам дурной славы, тревожа приблатненные круги одним и тем же нешуточным вопросом: «Здесь маньяк не пробегал?» «Какой?» – уточняют приблатненные. «Сексуальный» – удовлетворяют их законное любопытство элементы. «Не, не пробегал», – сокрушаются круги и в порядке лояльности интересуются: «Может, половые попрошайки сгодятся?» Увы, опять это горемычное племя остается невостребованным…

Но какое дело пострадавшей до всех этих оперативных тонкостей. В ней унижено главное завоевание демократии – человеческое достоинство. А когда унижается человеческое достоинство, господствовать начинают инстинкты. Правда, лишь до тех пор, пока не потревожат основной, верховный, руководящий – инстинкт самосохранения. Сохранять себя организм может по разному, в зависимости от обстановки. Обстановка, в которой находилась Ольга, явно склоняла к впадению в анабиоз. Но поскольку человеческий организм слишком примитивен, чтобы смочь в это дело впасть, Ольге приходилось довольствоваться обыкновенной депрессией. Возможно, этому способствовали следы насилия на ее хорошеньком личике, просто-таки взывавшие к отмщению. О том, что скрыто под легким одеялом, – какие следы на каких участках какого тела, – думать было рискованно. Поэтому лейтенант Рябько поспешил сосредоточиться на опросном листке, стараясь выбрать такой вопрос, который не разбередил бы многочисленных душевных ран потерпевшей. Однако как ни старался, сколько ни формулировал, все ему казались недостаточно стерильными, обходительными и даже человечными.

– Господи, – дивился сам себе бравый коп, – и чего это меня так развезло?

Словно не знал – чего… Хотя не исключено, что и вправду не знал, опасался догадываться. Инстинкты – они ведь не только у потерпевших имеются. И дать о себе знать могут не дожидаясь каких-то особых потрясений, а просто так, в силу своего непреходящего наличия.

Рябько сидел в кресле у окна возле журнального столика. Обалденная возлежала метрах в двух от него. Тонкое одеяло, скрывая следы насилия на теле, совершенно не скрывало его впечатляющих форм. Белое изваяние с загорелым лицом, наполовину забранным большими противосолнечными очками.

Рябько решил применить тактическую хитрость, – рискнул представить, что перед ним просто жертва семейной разборки: незадачливая жена, схлопотавшая от пьяного мужа звездюлей за слишком стервозное изложение прописных истин о вреде пьянства и мотовства. Хитрость удалась настолько, что он осмелился, наконец, разразиться вопросом.

– Вам не холодно? Отключить кондиционер?

– Вы поймали его? – прошептала потерпевшая.

– Поймали, – кивнул лейтенант. – Это было нетрудно. Он и не думал скрываться. Интересно, почему? Может, он был уверен, что вы не посмеете заявить на него в правоохранительные органы? Опять-таки – почему?

– Я… я не знаю… почему. Спросите у него…

– Он заявил, что ушел от вас утром в начале девятого, это правда?

– Не знаю. Я спала. Потом звонок в дверь. Встала, открыла и…

Ольга отвернула лицо к стене, сглотнула судорожный комок неприятных воспоминаний, смахнула невидимую слезинку со щеки.

– Видите ли, Ольга Александровна, его показания подтверждаются свидетелями. В девять часов он позавтракал в автомобильном ресторане. В девять-тридцать побывал в муниципальном банке. В десять навестил Аллею Обездоленных в парке Артемиды. В десять-сорок познакомился с некой Миленой Уродович, в обществе которой провел около часа в двухместном номере отеля «Блицкриг». После чего примерно с одиннадцати-тридцати до почти тринадцати ноль-ноль купался и загорал на городском пляже. В тринадцать ноль-ноль пил кофе «Капуччино» в кафе «Бриз»… Ольга Александровна, у вас есть родственники или друзья в Туапсе?