Ловушка для Слепого - Андрей Воронин

Через пятнадцать минут они прибыли на место.

Все было как в кошмарном сне, и Виктор никак не мог отделаться от навязчивого желания проснуться. Это было бы просто чудо: проснуться, открыть глаза, утереть со лба холодный пот и пойти в туалет облегчиться, по пути укоряя себя за чрезмерное количество выпитого вечером пива. Активист ненавидел пиво, этот напиток самодовольных бюргеров и опустившихся российских алкашей, но сейчас он согласился бы выпить ведро уксусной эссенции, лишь бы все это оказалось сном.

Дом уже догорел, но зеваки не разошлись. Самые стойкие все еще топтались у почерневшей от страшного жара изгороди, обмениваясь какими-то тихими замечаниями и кутаясь в телогрейки и куртки. Когда серебристая «Лада», взвизгнув тормозами, остановилась посреди деревенской улицы, все головы как по команде повернулись к ней.

– Выводи его, – негромко приказал Активист Телескопу. – Только не свети пушкой. Менты уже лет шестьдесят как перестали ходить с наганами.

– А куда это мы приперлись? – недоверчиво поинтересовался Телескоп.

– В мою нору, – ответил Виктор. – Здесь я спрятал мать, отца и брата. И деньги тоже, кстати. Про это место не знал никто… – Он замолчал, до хруста сцепив зубы и пережидая приступ черного, как сырая нефть, отчаяния. – Никто, кроме меня и Мишеля. Да, Мишель?

– Трах-тарарах, – сказал Телескоп. – Как же это?

– А вот так, – ответил Виктор, проглотив застрявший в горле тугой ком, и вышел из машины.

Толпа настороженно расступилась, и он с фотографической точностью разглядел и зафиксировал в памяти круглое пулевое отверстие в верхнем крае одной из штакетин. Ему хотелось выть и кататься по земле, но толпа была тут и жаждала зрелищ. Отощавшим от сенсорного голодания аборигенам как раз и хотелось, чтобы кто-то выл и катался по горячему пепелищу, горстями вырывая на себе волосы, или хотя бы-, ну да, черт подери, хотя бы размахивал красными флагами и требовал свободы для очередного узника американского империализма.

Виктор закурил, пряча за дымовой завесой лицо, вынул из внутреннего кармана обложку с золотой надписью и зигзагообразно помахал ей в воздухе.

– Майор Зверев, МВД, – сухо представился он, не глядя ни на кого из зрителей. – Очевидцы есть?

Очевидцев было навалом.

Выяснилось, что посреди ночи дом, который в деревне давно считали нежилым, вдруг запылал, подожженный с четырех углов. Некий старик Федосеич, измученный вызванным недоброкачественным самогоном расстройством желудка, с порога своего нужника во всех подробностях видел приехавших на «здоровенной джипе» людей с автоматами, взявших дом в кольцо. Какой-то неизвестный парень в городских волосах и в бороде, выскочив на горящее крыльцо, успел дважды выпалить в темноту из пистолета, прежде чем его срезали короткой очередью. Больше из дома никто не вышел.

Приехавшая милиция забрала труп бородатого парня и тело участкового инспектора Карпова, прибежавшего на звуки стрельбы и получившего пулю в лоб. Обломки дома еще тлели, и рыться в них, конечно же, никто не стал.

Милиция осмотрела двор, взломала погреб и извлекла оттуда две большие, но нетяжелые на вид картонные коробки. Коробки тоже забрали. Очевидцы очень подробно описали коробки, и у приехавшего вместе с «майором Зверевым» очкастого «лейтенанта Кузнецова» отвисла челюсть: описание было до боли знакомым. Точно такие же коробки он совсем недавно торопливо перегружал из перевернутой «каравеллы» в «уазик» с красными крестами на бортах.

Помимо всего прочего выяснилось, что милицию никто из аборигенов не вызывал: единственный на всю деревню телефон, находящийся на расположенной в двух километрах от околицы молочной ферме, уже неделю не функционировал ввиду похищения аппарата неустановленными злодеями.

– Разберемся, – пообещал майор Зверев и круто повернулся на каблуках, стремясь как можно скорее сесть в машину и уехать как можно дальше от этого места. Ему все время казалось, что к удушливой вони пожарища примешивается сладковатый, почти вкусный запах подгоревшего мяса. В отличие от приехавшей без вызова милиции, Активист точно знал, что находится под тлеющими обломками сгоревшего дотла дома.

Взгляд его на секунду встретился с мутным, отстраненным взглядом стоявшего в нескольких метрах от машины Тыквы. В лице Дынникова что-то дрогнуло, и он, резко развернувшись, бросился бежать. Телескоп снова хищно оскалился – казалось, его зубы сегодня только и ждали случая выглянуть наружу, – выхватил из кармана наган, тщательно прицелился и спустил курок.

Толпа ахнула и шарахнулась во все стороны, какая-то нервная доярка издала высокий поросячий визг. Тыква взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и лицом вниз упал на звонкую от ночного заморозка дорогу.

– Эх ты, Эдуард Хиль, – сказал Виктор, с трудом выталкивая слова из сузившейся до размеров игольного ушка глотки. – Плакали твои денежки.

– Я же в ноги, – ошарашенно пробормотал Телескоп. – Я же целился в ноги!

– Значит, надо было целиться в центр Земли, – сказал Виктор, с отстраненным любопытством прислушиваясь к своим ощущениям. Внутри у него все онемело, как отсиженная нога, тело казалось набитым опилками.

Он оглянулся. Толпы как не бывало, только кое-где из-за за заборов торчали головы самых отчаянных.

Тыква был жив. Пуля пробила правое легкое и застряла где-то внутри. На губах Дынникова пузырилась розовая пена, по подбородку текла кровь. С помощью Телескопа Виктор затащил его на заднее сиденье «Лады» и, резко рванув с места, погнал машину прочь из деревни. Он все еще ничего не ощущал, кроме заполненной сырыми опилками пустоты внутри, и крики Телескопа, пытавшегося выяснить, куда подевались его деньги, доносились до него словно сквозь вату.

– Да замолчи ты, дурак, – с трудом заставив себя разлепить губы, сказал ему Виктор. – Не видишь, человек умирает.

Он еще прибавил газу, безжалостно убивая подвеску машины на гиблом отечественном проселке, больше похожем на танкодром. Несмотря на то что он безнадежно опоздал, времени было мало: Тыква мог умереть, так ничего и не сказав.

Доехав до леса. Активист свернул в просеку и остановил автомобиль. Они вынесли Дынникова из салона и аккуратно опустили на ковер поблекших желтых листьев у корней старой раздвоенной березы, стоявшей на краю просеки. Виктор сильно выпачкался кровью, но даже не заметил этого.

Тыква открыл глаза. Странно, но в них не было обычного для него туповатого сонного выражения, из-за которого органы зрения Михаила Дынникова вечно казались подернутыми полупрозрачной мутной пленкой. Сейчас они напоминали глаза сбитой автомобилем собаки, и Активист стиснул зубы, напоминая себе, что этот человек предал его, нанеся подлый удар в спину, чтобы завладеть несчастными пятьюдесятью тысячами. Это не помогло: лежавший перед ним человек больше не был предателем и убийцей. Одна-единственная пуля, почти невесомый кусочек свинца, превратила его из опасного противника в мучающееся полуживое существо, когда-то бывшее Виктору Шараеву если не другом, то уж, по крайней мере, закадычным приятелем. "