Лубянская ласточка - Борис Громов

– Ну почему я должен любить дисциплину, солдафонство, муштру? Я – человек творческий, избранная мною профессия требует свободы, – спорил с отцом младший де Мурвиль.

И был абсолютно прав, отстаивая свой путь: Жан-Мишель был на самом деле архитектор от Бога. Утонченный авторский вкус и смелость мысли привлекали владельцев особняков и апартаментов, желающих изменить облик своего жилища. Но гениальный аристократ брался за работу исключительно по настроению. Он не стремился набрать побольше заказов, да он их и не искал. Кто-нибудь обязательно приносил ему на блюдечке с голубой каемочкой очередного клиента. В один из таких «ленивых» вечеров Жан-Мишель нежился на диване, просматривая свежее обозрение «Арт-Дизайн». Тихонечко постучала в дверь экономка Шарлота:

– Мсье, вас просит к телефону мадам Легаре.

– Шарлота, пощади – ну кому я там еще нужен? Кто такая мадам Легаре?

Мсье – младший де Мурвиль – был любимчиком и баловнем Шарлоты, которая служила в доме еще до его рождения. И имела, в отличие от родителей, некоторое влияние на генеральского отпрыска.

– Придется подойти. Дама непременно желает говорить с вами сейчас.

Подняв с мягких бархатных подушек стройное безупречное тело, Жан-Мишель нехотя поплелся в холл и взял трубку.

– Мсье де Мурвиль, меня зовут мадам Легаре. Вас мне рекомендовали как лучшего архитектора и дизайнера Парижа. Я хочу предложить вам разработать проект, создать и оформить мой салон. Работы много, но уверяю – вам будет интересно. Квартира занимает два этажа на улице Мозар. Когда удобнее за вами заехать?

Что-то в этом уверенном и крайне сексапильном голосе, заставило Жан-Мишеля сразу согласиться: то ли предложение, сделанное почти в форме приказа, то ли любопытство: кто может являться обладателем такого пикантного акцента?

– Минуту, мадам Легаре. Завтра с утра у меня занятия в спортивном клубе… – Парные занятия с аэробикой в постели намечались на загородной вилле банкира Тибо. Разумеется, в отсутствие хозяина. Мари-Клер жаловалась на их редкие свидания: «Ты совсем меня забросил, милый».

– Вторая половина дня вас устроит?

– Хорошо, мадам. Думаю, после трех я буду свободен.

– Отлично. Куда прислать за вами машину?

– Благодарю, будет лучше, если приеду сам. Мне так удобнее.

Вечером за ужином Жан-Мишель спросил:

– Кто-нибудь знает мадам Легаре?

– Странно, что ее не знаешь ты, Жан-Мишель, – удивилась мадам де Мурвиль. Жена генерала собирала всякие занятные безделушки и иногда заходила в галерею Натали. Правда, знакомы они не были. – Очень хороша и очень богата.

Внес свою лепту и генерал. Он высказался коротко:

– Деловая дама. Говорят, у нее бульдожья хватка.

– Это я уже почувствовал. – Жан-Мишель встал из-за стола, поцеловал мать и вернулся на диван. Завтра у него трудный день – прощание с одной дамой и знакомство с другой. Оранжерейный нарцисс и любимец женщин, Жан-Мишель смотрел на жизнь легко и еще ни разу не влюбился по-настоящему.

– Теперь вы понимаете, мсье де Мурвиль, что мне хочется видеть на месте этих голых стен и огромного пространства? – Натали только что закончила водить архитектора по залам необъятной квартиры. – Вы получаете карт-бланш для авторских фантазий. Вмешиваться я стану лишь тогда, когда придется – если придется – вас поторопить. Салон я планирую открыть в октябре. Ну как?

– Я принимаю ваше предложение, мадам.

– Отлично. Тогда, если вы не возражаете, мы сейчас отправимся ко мне домой, обсудим все подробно и – подпишем договор.

Возражает ли он?! Да он готов отправиться за этой женщиной куда угодно, пешком, босиком. Лишь бы она позвала.

Они встретились три часа назад. Натали ждала архитектора, как договаривались, на площади возле Гранд-опера. «Мой ягуар вы увидите сразу. Пожалуй, это единственная в Париже машина, отливающая одновременно оливковым цветом и бронзой. Но номер на всякий случай запишите». Автомобиль он нашел легко. Дверца приоткрылась.

– Мадам, вы ожидаете архитектора?

– Да. Вы мсье де Мурвиль?

Далее Жан-Мишель едва слышал, что ему говорила мадам Легаре. Он увидел прелестное лицо в обрамлении каштановых, небрежно рассыпанных локонов. Атомный голос пригласил:

– Садитесь же, мсье де Мурвиль. И, пожалуйста, пристегните ремень. – Она посмотрела, как он это делает, коснувшись душистыми волосами щеки молодого человека. Точеные руки легли на руль. – Вы неважно себя чувствуете, мсье?

Если бы француз читал Маяковского, то – если бы мог! – закричал: «У меня пожар сердца!» Он чувствовал себя замечательно, восхитительно, чудесно – Жан-Мишель умирал от любви. Она оглушила де Мурвиля в тот момент, когда тонкая смуглая рука приоткрыла дверцу «ягуара». И обладательница руки тотчас это заметила. От нее не укрылись капризные пухлые губы, длинные ресницы и темные дуги бровей. И коечто еще: «Сложен наш красавчик, судя по всему, неплохо…»

Жан-Мишель походил на античного бога. Оживший мрамор. Белоснежная бархатистая кожа: «Тебе, дорогой, должны завидовать женщины», – одна за другой повторяли любовницы. Крепкие бедра совершенной формы легко завоевывали пространство, необходимое для главного действа. Жарким пламенем отозвалась Натали на первую атаку и, перехватив инициативу, сама ринулась в бой. Они стоили друг друга. Первым выкинул белый флаг архитектор: «Неужели я еще жив?» Натали могла сражаться еще, но пощадила Жан-Мишеля. Во-первых, она опытнее и – в отличие от потерявшего голову молодого человека – не влюблена. «Ни капли! Я просто хочу его. Давно мне не было так хорошо». – Она усмехнулась, вспомнив, как Жан-Мишель, едва они вошли к ней в квартиру, начал целовать ее. Безумно, горячо, умело. «Одежду сбрасывали на ходу, но до постели добежали вместе». Почти как тогда с Рене… Вот и отлично. Работать станем вместе.

Жан-Мишель, поглощенный любовью, вначале не слишком спешил с проектом, самоуверенно полагая, что и Натали (они, разумеется, перешли на «ты») пребывает в блаженной нирване. Очень скоро, однако, он убедился, что все же главное во всем этом – проклятый салон, а он, Жан-Мишель, сначала дизайнер, а потом уже – любовник. Намучилась с молодым гением Натали изрядно. Спасал классический метод кнута и пряника. Страстные вечера в спальне сопровождались вполне заслуженными комплиментами: «Дорогой, твое решение французского зала просто бесподобно – именно то, о чем я мечтала». Тогда Жан-Мишель переключался на салон. Натали вообще-то старалась не вмешиваться в проект, так – по мелочи, позднее оставила и эту затею – Жан-Мишель творил чудеса и не нуждался в советах дилетантов, даже очень сексапильных и обаятельных.

Настал день, когда салон мадам Натали принимая первых гостей. Уже при входе приглашенные обращали внимание на оформление холла. Стены, отделанные панелями из красного дерева, частично обтянуты шелковой тканью. Искусно расположенные светильники создавали атмосферу тепла и уюта, даже если за окнами бушевала непогода. Достаточно переступить порог дома, чтобы мгновенно отрешиться от суеты окружающего мира… Спроектированный по классическим традициям интерьер не выглядит помпезным, в нем нет музейной строгости, хотя почти все вещи хранят тайны нескольких столетий. Изюминка творения Жан-Мишеля – объединенные комнаты-залы, каждый из которых отвечает стилю определенной эпохи или национальным традициям. Одна из комнат наполнена духом английских клубов, расположенных где-нибудь на Пэлл-Мэлл или возле площади Сент-Джеймс. Стены тоже обшиты панелями, но уже без шелка. Старинные гравюры развешаны по стенам, привлекают внимание журнальные столики. Здесь заботливо приготовлены дорогие сигары в роскошных коробках и специальные ножички – на случай, если среди почетных гостей окажутся поклонники вкуса Черчилля или Хемингуэя.