Гейши. История, традиции, тайны - Джозеф де Бекер

Несчастные при жизни, они наконец соединились в смерти, потому что тело Комурасаки было похоронено в той же могиле, что и Гомпати.

Рядом с могилой было посажено апельсиновое дерево с двумя ветками в знак того, что двое усопших отошли в вечный покой в полном взаимном согласии, а над могилой был возведен каменный памятник, на котором были вырезаны соответствующие гербы: сасариндо[1 С а с а р и н д о — семейный герб в виде пучка из пяти заходящих друг на друга листьев бамбука вершинами вниз, увенчанных тремя небольшими цветами.] для Гомпати и круг, содержащий два 井 иероглифа для Комурасаки. Также на камне были вырезаны имена усопших и добавлена надпись «Могила под Хиёку»[2 Очевидно, имеется в виду хиёку — новый герб, который составляется из собственного герба и герба возлюбленного. (Примеч. пер.)]. Надгробие сохранилось до наших дней. Рядом стоит камень, на котором написан следующий текст: «В далекие времена Гэнроку она тосковала по своему любовнику, который был прекрасен, как деревья в цвету, а сейчас подо мхом этого старого надгробия кануло в вечность все, кроме ее имени. В переменах этого мира сия могила разрушается от дождей и росы, постепенно погружаясь в землю. Остались только ее очертания. Незнакомец, оставь что-нибудь на сохранение этого камня, а мы, не требуя от тебя ничего более, будем благодарить тебя от всего сердца. Помоги нам установить его заново для будущих поколений и написать на нем это стихотворение: «Эти две птицы, прекрасные, как вишни в цвету, погибли раньше своего срока, как цветы, сорванные ветром до того, как их семена созрели».

Пока Гомпати находился в тюрьме, Комурасаки послала ему письмо следующего содержания: «Я любуюсь редкостным цветком, который ты прислал мне накануне, как будто я любуюсь твоим лицом. Я ужасно расстроилась, узнав, что ты находишься в таком неприятном положении, и не нахожу себе места при мысли, что все это из-за меня. Я слышала, что бог присутствует даже в крохотном лепестке цветка, и я обращаюсь к этому богу, заявляя о своей преданности и верности тебе, что бы ни случилось».

Приведенный выше документ существует до сих пор и известен как «Ханакисё» («Цветочная клятва»). Его часто цитируют в качестве примера того, насколько Комурасаки была влюблена и предана своему милому в минуты несчастья.

Даже сейчас люди с симпатией думают о переживаниях и верности прекрасной куртизанки, сохраняя память о ней в песнях и рассказах, а наиболее впечатлительные возжигают благовония и возлагают цветы на ее могилу, молясь за души несчастной пары. В популярной песне чувства японцев по отношению к Комурасаки выражены так: «Кто может сказать, что куртизанки не искренни? Пусть он пойдет в Мэгуро. Пусть он увидит Хиёкудзука, которая несет на себе красноречивое свидетельство верности куртизанки!»

Каору была весьма красивой женщиной и главной куртизанкой дома Томоэя. Какой-то энтузиаст оставил запись о впечатлении, которое произвела на него эта красавица: «Все, кто смотрел на ее прекрасное лицо и отмечал его очаровательное выражение, были переполнены радостью от ее присутствия и вспоминали о знаменитых китайских красавицах Рифудзин и Сэйси»[1 Имена приведены в японском варианте чтения. (Примеч. пер.)]. Однажды один из ее знакомых гостей принес ей в подарок сосуд с четырьмя очень дорогими золотыми рыбками разновидности известной как рантё.

Каору и другие обитатели дома были так восхищены прекрасными золотыми рыбками, что столпились вокруг сосуда с ними, от волнения позабыв о посетителе. Постепенно гостю стало скучно, и, чтобы развлечься, он протиснулся в круг и стал смотреть, что там происходит. Он увидел, как девочка-служанка, следуя указаниям Каору, по одной достает рыбок из сосуда и раскладывает их на одеяле. Удивленный такими действиями, он осведомился об их причине, говоря: «Зачем вы извлекаете рыбок из их родной стихии? Они же все живые!»

На что Каору любезно ответила: «Рыбки, похоже, очень устали, и я решила дать им отдохнуть на этом одеяле».

Гость, ошеломленный прелестной демонстрацией такого искреннего невежества, расхохотался. Этот рассказ может показаться иллюстрацией глубокого невежества и потрясающей глупости, но в те времена демонстрация полного отсутствия знаний по самым общим вопросам широко приветствовалась в Японии, так как считалась показателем чистоты внутреннего мира девушки. Как бы там ни было, говорят, что гость Каору был так тронут ее простотой, что привязался к ней еще больше. Вот еще один выдающийся и даже в чем-то раблезианский рассказ о Каору, очевидно призванный показать, в каких условиях (sic) эта прелестная куртизанка находилась в Ёсивара. Однажды вечером группа беспечных молодых людей устроила попойку, спиртное лилось рекой. Как вдруг один особо глупый индивид предложил любому из компании на спор проглотить содержимое большой чашки, наполненной перцем. Разгоряченный вином и готовый на любое безрассудство, другой осел в человеческом облике немедленно принял вызов и пожелал совершить этот подвиг дикого обжорства. Сначала этот деятельный идиот выпил чашку сакэ и приготовился заглотить острую смесь, но, как только проглотил первую порцию перца, он свалился на пол, корчась в жутких муках, его глаза вылезли из орбит, а на лице отразились страдания всех грешников ада. Натурально, такая картина быстро привела компанию в чувство, и они немедленно послали за доктором, чтобы помочь пациенту. Явившийся ученик Эскулапа был осведомлен в медицинских вопросах не более чем простой носильщик, и, естественно, случай поставил его в тупик. Однако для спасения профессиональной репутации надо было что-то делать, и сей достойный лекарь на полном серьезе прописал в качестве высокоэффективного лекарства человеческие экскременты! Такой «странный» рецепт испугал окружающих, и они решили узнать, что думает на этот счет сам пациент. Последний, будучи не в состоянии разговаривать, схватил кисть и написал на клочке бумаги: «Если я должен принять это жуткое лекарство, то я лучше предпочту !!!»

Коконоэ звалась известная куртизанка, обладавшая определенными литературными способностями. Ее история грустная и в то же время интересная, поскольку проливает свет на абсурдность мышления японских судебных властей того времени, что приводило к излишне жестоким и бесчеловечным решениям. Говорят, что Коконоэ была на службе у одного уважаемого жителя Токио в качестве кормилицы его маленького сына. Ребенок рос и однажды, играя, поссорился с одним из своих друзей. От слов они вскоре перешли к кулакам, и мальчик нанес своему маленькому приятелю рану, от которой тот вскоре скончался. Родители умершего мальчика, возмущенные произошедшим, обратились к властям, и дело принял к рассмотрению Ока Этидзэн-но ками, слывший великим законником в те времена. Этот судья в духе Соломона решил, что одинаково виноваты и маленький арестант, и Коконоэ. Он сказал, что мальчик на самом деле совершил убийство, а кормилица является его соучастницей, поскольку не смогла в полном объеме исполнить свои обязанности. В результате мальчика приговорили (учитывая его нежный возраст) к ссылке в монастырь и воспитании его там как монаха, а несчастная нянька была приговорена к позорной жизни в течение пяти лет в «Море горькой печали» (Ёсивара). Коконоэ тут же отправили в Ёсивара, где ее определили в качестве куртизанки в дом Нисидая на Эдотё-иттёмэ. По другой версии, женщина была из семьи жителя Киото и за свое распутное поведение предстала перед судом в Эдо, где была приговорена к пожизненному проживанию в Ёсивара в качестве куртизанки. О том, что она обладала литературным и поэтическим вкусом, свидетельствуют некоторые ее произведения, особенно одно стихотворение, в котором она с большим чувством вспоминает о родных местах, своей ссылке, трех главных обязанностях женщины и пяти препятствиях, мешающих женщине достичь нирваны. Годы шли, и по причине своего возраста Коконоэ перестала пользоваться прежней популярностью. Таким образом, в годы Кёхо (1716—1736) нануси и старейшины Эдотё обратились в суд с просьбой о смягчении ее наказания, принимая во внимание возраст, но получили отказ. Услышав это, несчастная женщина исполнилась самой горькой печали и написала стихотворение, которое можно перевести так: «Увы! Я обречена жить так далеко от родительского дома и черпать воду только из бесконечного потока реки Сумида»[1 Река Сумида протекает через Эдо/Токио. (Примеч. пер.)].