Пани Зофья. Вы всё перепутали - Яцек Галиньский

услышать, что скажет умирающий полицейский.

Боревич же решил превратить сцену своей смерти в настоящий спектакль.

Его лицо исказилось от боли, он медленно оперся на руку. Вся улица погрузилась в тишину. Его лицо выражало боль существования и безграничную печаль разлуки с земной обителью. Он хотел что-то сказать. Что-то важное. Он должен был оставить свидетельство своего бытия, чтобы потомки помнили жизненную истину, исходящую из уст героя.

– Еб твою мать! – громко произнес он.

Это был прекрасный пример затхлого героизма, поскольку оказалось, что пуля едва задела его плечо. Он всех обманул, в то время как его коллеги из полиции, вероятно, уже застолбили его стол, кабинет или шкаф. Не говоря уже о повышении на его должность. Однако никто не держал на него зла, по крайней мере, в данный момент этого не показал. А Боревич есть Боревич. Не мог довести ни одно дело до конца. Даже собственную смерть.

Мой сын и Хенрик махнули рукой на никудышное убийство Боревича и направились в нашу сторону.

– Я арестовываю вас по обвинению в убийстве чистильщика домов Кшиштофа Зныка, – официальным тоном объявил прокурор.

Я посмотрела на Пульку и рассмеялась ей в лицо. С ней было покончено.

– Очень хорошо! – закричала я. – Ну наконец-то мудрые слова! Я никогда не сомневалась в наших правоохранительных органах. Справедливость должна восторжествовать!

У меня зазвонил телефон. Я посмотрела на экран.

Это внук. Я обещала приехать. Он ждал меня. Я должна была ответить.

– Прошу отдать мне телефон, – сказал мне прокурор, протягивая руку.

– Что? – удивленно спросила я. – О чем вы говорите?

– Я арестовываю не вашу коллегу, я арестовываю вас!

Он взял звонящий телефон из моей немощной руки. Я смотрела на него с недоверием.

– Совсем с ума сошли? – спросила я. – Несмотря ни на что, я всегда считала вас умным человеком. До сих пор.

– У нас есть очень надежный свидетель.

– Какой еще свидетель? Хотите сказать, что у вас было видение?!

Он тяжело вздохнул и покачал головой.

– Свидетель, относительно которого у нас нет и тени сомнения, что он говорит правду. Он видел, как вы ударили жертву тяжелым предметом. Его свидетельство неопровержимо. Он видел все в точности, даже то, что вы закрыли лицо жертвы книгой.

Мы все переглянулись. Я, Хенрик, мой сын, Пулька. Это возможно? Это могло произойти за пределами моего сознания? Или даже с его участием, но потом полностью исчезло из памяти? Разве я как бедный Хенрик, который не помнит, что когда-то был высоким и красивым?

Чудесно! Я почувствовала себя чужой не только в своем теле, но и в своем сознании. Теперь я могла больше ни о чем не беспокоиться. Зачем? Через несколько дней, часов или даже минут я уже не буду об этом помнить.

– Это я убил, – серьезным голосом сказал Хенрик. – На меня напали. Это была самооборона.

Мы удивленно посмотрели на него.

– А вы кто? – спросил прокурор.

– Муж, – гордо ответил он.

– Дорогой мой… – раздраженно начал прокурор. – Прекрасный акт отчаяния. Я даже в какой-то степени понимаю вас, но, пожалуйста, не ставьте под сомнение мои умственные способности. Я прокурор с пятнадцатилетним стажем, и, когда я обращаюсь в суд за ордером на арест, я знаю, что делаю. У меня есть неопровержимые улики, следы, свидетельские показания, орудие убийства и отпечатки пальцев. И я не дам выставить себя кретином. До свидания. Прошу отойти, для вашего же блага.

Хенрик хотел бороться за меня, но ему было нечем. Моя самая большая и единственная любовь. Сморщившийся рыцарь в слишком большом пиджаке и рубашке с идиотскими якорями.

– Сколько ей грозит? – спросил он прокурора.

– Попрошу не шутить, – ответил тот. – В определенном возрасте любой приговор – это пожизненное заключение.

– Мамуля, что происходит? – вмешался мой сын. – Ведь ты никого не убивала.

Я уже не была так уверена. Может быть, судья в отставке был прав? Может быть, это сделала я? Казалось, я теряю контроль над своим разумом и телом. Даже в этот момент я почувствовала, как таинственная сила толкнула меня назад. На этот раз это были двое полицейских, которые потянули меня к полицейской машине. Я хотела вырваться, но один из них отстегнул что-то от пояса. Это были наручники. Они висели рядом с резиновой дубинкой.

– Надеть вам их? – спросил он.

– Нет, спасибо, хотя они очень красивые, – ответила я. – Неплохая у вас экипировка. Где вы их взяли? В борделе?

Хенрик и мой сын вступили в жаркую дискуссию с прокурором, но меня там уже не было.

Похоже, что мне ужасно не везло в жизни. Как несправедливо, что, когда меня возили по городу в больших роскошных черных машинах, ни один сосед не удосужился меня увидеть. Но когда полицейские сажали меня в полицейскую машину, у всех как раз нашлось время пройти мимо и посмотреть.

Я села на заднее сиденье. Один полицейский что-то писал в блокноте, второй говорил по телефону. Я смотрела на улицу Медзяную, на дом и на людей. Я бы предпочла уже уехать отсюда, но какой-то велосипедист еле тащился по улице, перекрывая движение. Все это превратилось в какое-то театрализованное шествие. Не хватало только звуков шарманки.

– Я горжусь тобой, – говорил Генерал все еще ошеломленному судебному приставу.

– Давай отложим этот разговор, – ответил смущенный пристав. – Все-таки это была плохая идея.

– Почему? Я хотел помириться.

– Я сейчас на работе.

– Может, тебе помочь?

Я подумала, что это было мило со стороны Генерала, но пристав не был готов к помощи отца. Не говоря ни слова, он повернулся и бросился бежать. Без оглядки. Он бежал по Медзяной так быстро, как только мог, видимо забыв о возобновлении выселения и о том, что ему предстоит прибрать к рукам весь район.

Бездомных, казалось, не волновало происходящее. Им уже довелось через многое пройти, а сколько еще было впереди. Они подошли к полицейской машине. Посмотрели на полицейских, а затем на меня. С пониманием покивали, видя, в каком жалком положении я нахожусь.

– Бывает и такое. Не расстраивайтесь. Стесняться нечего.

– Да, нечего стесняться. Нечего!

Я хотела закрыть окно, но тут подошли соседка и Розалия. Одна тащила сумки из магазина, вторая – книги.

– Я буду скучать по тебе, – сказала девочка. – Тетя.

– Холодильник краденый, – ответила я. – Полиция скоро придет за ним. Мне очень жаль.

– Мы продали его в ломбард, – сообщила соседка. – На Мазовецкой.

– Это хорошо.

Вдруг что-то упало. Девочка выронила книгу.

Ко мне вернулся инстинкт детектива. Что-то здесь не сходилось. Но что? Эх… все просто. Девочка оторвалась от телефона и заинтересовалась книгами. Ничего необычного.

Нет, не то. Я напряженно думала, глядя,