Проходные дворы - Эдуард Хруцкий

О Борисе Матвееве рассказ особый.

* * *

Он родился на Пресне и много лет жил в огромной московской коммуналке.

В 1944 году, тяжелом и не очень сытом, отчим устроил его воспитанником в военно-музыкальную команду. По тем временам это была большая удача. Парнишка питался из солдатского котла и получил военную форму.

Он любил музыку и увлекался ударными инструментами. В 1945 году, в День Победы Борис побежал в сквер к Большому театру, где играл ансамбль Кнушевицкого. Он хотел увидеть знаменитого ударника Лаце Олаха.

Как зачарованный следил он за его виртуозной игрой. Когда-то, еще до войны, Лаце приехал с джазом Циклера из Чехословакии на гастроли в СССР, здесь влюбился в пианистку Юлю, женился и остался навсегда в Москве. Он привез к нам европейскую школу игры на ударных инструментах.

— Понимаешь, — рассказывал мне Борис Матвеев, — саксофонисту, трубачу, аккордеонисту тогда было легче: они услышат мелодию, соло на определенном инструменте, и могут сразу же подобрать. Нам, ударникам, надо видеть, как играет мастер, и перенимать его движения.

Он так и делал: приходил в кинотеатр «Художественный», где перед сеансом играл Лаце Олах, и, как говорят музыканты, снимал все — от игры до движений. Одного только не смог освоить: Лаце Олах виртуозно жонглировал палочками.

В Гнесинском училище Матвеев занимался у знаменитого Кулинского, написавшего тогда первое в СССР учебное пособие игры на барабане.

Борис заболел джазом с того самого дня, когда впервые увидел фильм «Серенада солнечной долины». Он любил джаз и учился его играть. Он был хорошим музыкантом, но пока не мог попасть в настоящий большой оркестр. Пришлось работать в ресторанах. Но именно там к нему пришла первая известность, и его пригласили в кафе «Националь».

Шел 47-й год, только начиналась полоса запретов и идеологической борьбы. Но джазисты из кафе на уголке ничего этого не знали и продолжали веселить публику. Именно в «Национале», куда приходило много актеров, писателей, музыкантов, у него появились солидные поклонники. Его работой восхищались Майя Плисецкая и Родион Щедрин, они говорили, что приходят сюда послушать его знаменитое соло на ударных.

Однажды в перерыве, когда Борис пил кофе за столиком у эстрады, к нему подсел прекрасно говорящий по-русски человек. Он представился греком, живущим в Москве и работающим в одном из посольств. Он восхищался музыкой, хвалил Бориса за его соло.

Позже Борис узнал, что это был знаменитый коллекционер, сотрудник канадского посольства.

Доброе слово и кошке приятно, Борис сел к своей установке окрыленный. Как только они отыграли программу и собирались поужинать, к нему подошли два парня в одинаковых костюмах.

— Пошли с нами, Матвеев.

— Куда?

— Узнаешь, мы из МГБ.

Две одинаковые красные книжечки, два одинаковых равнодушных лица. Его привезли на Лубянку. В маленьком кабинете капитан в расстегнутом кителе лениво сказал:

— Садись и пиши о своей шпионской деятельности.

— Да что вы! Какой я шпион!

— А о чем с иностранцем разговаривал?

— О джазе.

— О джазе! А ты знаешь, что твой джаз — идеологическое оружие поджигателей войны?

— Нет.

— Сейчас мы тебе объясним.

Его били долго и очень сильно. Сознание к нему вернулось только в камере. Все тело налилось жгучей болью. Он приходил в сознание и снова проваливался в темноту. Наконец его снова притащили в кабинет к капитану.

— Ну что? Понял, что такое идеологическое оружие поджигателей войны?

— Пока нет.

— Пошел вон. А все, что было, забудь. Понял?

— Понял.

— И джаз свой забудь. Что молчишь?

Борис ничего не ответил, но и джаз не бросил.

Играл в ресторанах, на «ночниках», на загородных танцплощадках. Их безбожно обманывали вороватые администраторы. Но они все равно играли, потому что джаз стал их призванием.

После смерти Сталина, когда наступила так называемая «оттепель», вернулся из лагеря Рознер, снова начал формировать джазовый коллектив; из всех ударников, которых прослушал, выбрал Бориса Матвеева.

Потом было много хорошего. Гастроли с Эдди Игнатьевичем Рознером. Свой эстрадный коллектив. Звание «Заслуженный артист РСФСР».

В 1956 году, под Новый год, в Доме офицеров показывали фильм «Карнавальная ночь».

Появился джаз, и я увидел на экране любимого музыканта Бориса Матвеева.

Мы встретились с Борисом Владимировичем Матвеевым несколько лет назад. Он практически не изменился: такой же элегантный, стройный, красивый, только поседел, конечно. Мы долго вспоминали с ним годы молодости, ушедших друзей, грустные и веселые истории.

Все-таки мы счастливые люди, хотя в нашем прошлом было плохое и хорошее. Но невозможно, уходя из него, взять с собой только одну радость. Поэтому пусть все, что случилось, останется в наших воспоминаниях.

Когда по ночам звонит телефон, любой человек просыпается с ощущением тревоги и надвигающихся неприятностей. То же самое было и со мной, пока я не привык к частым ночным звонкам. Я-то привык, но мои соседи по коммуналке воспринимали их весьма агрессивно.

Телефонный аппарат с двумя колокольчиками наверху был, я думаю, поставлен в нашей квартире в 30-х годах; он был безотказен, как револьвер системы «Наган», а звонок его напоминал звук боевой тревоги крейсера.

Заслышав «колокола громкого боя», раздававшиеся в темноте моей уснувшей коммуналки, я, как матрос, бежавший в свою боевую часть, выскакивал в коридор. Звонил мне ночами один и тот же человек — мой друг писатель Юлиан Семенов.

Все дело в том, что работал он, впрочем, как и жил, запойно. Новую книгу он писал, не отрываясь. Писал, ел, спал, не обращая внимания на время и смену дня и ночи. Два, три месяца, за которые он ваял двадцатилистовый роман, сливались для него в один рабочий день.

— Ты не спишь, старик? — спрашивал он меня часа в три ночи.

— А что?

В большинстве случаев я тогда еще не спал. Но и не писал романов, а жил веселой жизнью молодого холостяка творческой профессии.

— Ты знаешь, у меня появилась гениальная идея.

И начинался необыкновенный семеновский рассказ сюжета новой книги, где историческая правда переплеталась с невероятным вымыслом, а герои, подчиняясь авторскому произволу, совершали чудовищные и необъяснимые поступки. Жаль, что я не записывал эти забойные сюжеты. Семенов мог бы их издать отдельной книгой. Самое интересное, что в новом романе из его ночных рассказов присутствовали только мелкие детали. Книги его раскупались стремительно, имя всегда было на слуху. О нем рассказывали самые немыслимые истории, похожие на его ночные откровения. Я слушал их и посмеивался внутренне, не споря с рассказчиком. Я слишком много лет знал Юлика Семенова.