Похититель детей - Джеральд Бром

«Может, это и есть ее туман?»

Следуя Пути, Питер пошел вперед. Мысли о Владычице целиком овладели его сердцем. Он мог бы поклясться, что издали слышен едва уловимый отголосок ее зова – вот только имя было чужим:

– Мабон…

Сколько раз он тайком пробирался в ее сад? Сколько раз часами лежал в кустах у Храма Аваллаха в надежде взглянуть на нее хоть одним глазком? И за все эти годы ему удалось увидеть ее только раз – там, во дворе. Она о чем-то беседовала с Хийси и смеялась. Слыша ее смех, Питер улыбался, и слезы текли по его щекам. От страстного желания быть рядом с ней ныло все тело.

Туман начал рассеиваться, послышался плеск волн, пахнуло морем. Серая земля в клубах тумана сменилась мокрой прибрежной галькой. Впереди тянулся вдоль берега каменистый уступ, поросший чахлыми соснами и елями. Ни буйной тропической зелени, ни следа волшебного народца… Воздух был холоден и сыр, от резких запахов защипало в носу. Даже крики птиц звучали непривычно. Однако все это отчего-то казалось странно знакомым. Все тело пробрала дрожь – и вовсе не из-за резкого пронизывающего ветра. Питеру стало ясно, где он. Он понял, что вновь оказался в мире людей.

Вскарабкавшись на прибрежный уступ, Питер оглянулся назад. Туман подступал к самому берегу, и сквозь его клубы не было видно ни следа, ни намека на скрытое за ним волшебное царство. Первым побуждением было – отправиться назад, в Туман Владычицы, вернуться в безопасные леса Авалона. Но Питер, поморщившись, покачал головой. «Теперь опасность ждет меня и там, – подумал он. – Ульфгер не отступится, пока не убьет меня».

Он оглядел берег – бесконечные мили зимней серости, серости мира людей. «А что ждет меня здесь? – подумал он, вновь мрачно покачав головой. – Смерть. В лучшем случае – всю жизнь прятаться по норам, как Голл. – Питер моргнул, сдерживая слезы. – Неужели для меня нет места нигде? – Он зло утер глаза. – Нужно где-то скрыться, хотя бы на время. Может, в один прекрасный день Ульфгеру надоест охотиться за мной, и я смогу вернуться. Может быть. Но только не сейчас. Не сегодня».

Питер пошел вверх по пологому склону, но вдруг его сердце екнуло, и мальчик остановился. Это была она, Владычица. Даже здесь он чувствовал ее, словно она стала частью его души, и мысль о том, что он больше никогда не увидит ее, была просто невыносима.

«Ничего. Я вернусь. А если для этого придется убить Ульфгера, найду способ».

Он двинулся прочь от берега, перевалил гребень холма, и перед ним открылась широкая долина. Далеко внизу был явственно виден дым, возделанные поля и кучка домов. В душу вновь закрались прежние страхи. Казалось, он и сейчас слышит собачий лай и крики людей, гнавших его через лес. Давние воспоминания оказались удивительно ярким. Подавив дрожь, Питер сделал глубокий вдох и выпятил грудь.

– Пусть лучше они боятся меня, – сказал он. – Я – дитя Дивных. Я – тень во мраке. Я перережу им глотки во сне.

В тени сосен и елей лежал снег. Снега Питер не видел с тех пор, как покинул мир людей. Пришлось поплотнее закутаться в волчью шкуру. Шкура напомнила о том, что мир людей полон волков, медведей и рысей, и Питер пожалел о потерянном ноже.

К тому времени как он отыскал дорогу, тени заметно прибавили в длине. Земля на дороге была взрыта конскими копытами – множеством копыт и совсем недавно. В голове зазвучал голос Таннгноста. Старый тролль предостерегал Питера, призывал не делать глупостей, но Питер пошел вдоль дороги, прячась за кустами, беззвучно скользя от дерева к дереву – точно так же он подкрадывался к диким волшебным созданиям в лесах Авалона. Вскоре он почуял запах дыма и едва не споткнулся о мертвое тело.

Женщина – совсем юная – лежала на спине в придорожной канаве. Клочья ее изорванного платья были втоптаны в грязь, ноги широко раскинуты в стороны, ужасная рана между ног, покрытая коркой запекшейся крови, чернела напоказ всему миру. Маленькие груди покрыты множеством глубоких порезов, бледная тонкая шейка – сплошь в синяках…

Стиснув зубы, Питер смотрел в ее безжизненные глаза. Приглядевшись, он понял, что она еще младше, чем ему показалось вначале – почти ребенок. Во что она любила играть? Что такого могла натворить, чем заслужила подобную смерть? Страх в сердце Питера сменился злобой и ненавистью. Он вспомнил, отчего никогда не хотел повзрослеть и превратиться в одного из этих…

Солнце, клонившееся к закату, скрылось за вершинами сосен, вокруг сгустились сумерки. Оставив девочку, Питер пошел дальше.

Второе мертвое тело, попавшееся ему на глаза, было телом мужчины, свисавшим с придорожного дерева. Он страшно обгорел; ворона, сидевшая на плече, клевала клок его обугленной, разорванной щеки. На шее мужчины висела дощечка с нарисованным на ней белым крестом. К ногам его были привязаны головы женщины и двоих детей. Их тел поблизости видно не было.

Впереди показалась деревня – серые силуэты домов в сгущавшихся сумерках. Воздух был полон едкого запаха дыма.

Двигаясь дальше, Питер увидел человека, лежавшего посреди дороги. Его голова была проломлена у виска, светлые волосы слиплись от крови. В руках он сжимал копье. Присев рядом, Питер высвободил копье из окоченевших пальцев и снял с пояса убитого нож. За дорогой простиралось выжженное пастбище. В самом его центре возвышалась дымящаяся груда обгоревших тел. На первый взгляд их насчитывалось около пятидесяти – и каждое было обезглавлено. Стая ворон, каркая, пировала на груде тел, выклевывая самые лакомые куски. Питер вновь услышал голос Таннгноста, подсказывавший, что отсюда пора убираться подальше, но ведь Таннгност сам признавался, что если ему и суждено умереть, то от любопытства. Вспомнив тревоги старого тролля, Питер улыбнулся, поднялся и зашагал к деревне.

Держась в тени, он пробрался в деревню вдоль сточной канавы, шмыгнул за обугленный остов сожженного амбара и едва не нос к носу столкнулся с тремя волками, пировавшими над телом женщины. Ее огромный живот был взрезан от паха до груди; морды волков, жадно вгрызавшихся в его содержимое, влажно блестели от крови. Увидев Питера, волки подняли головы и угрожающе заворчали. Из пасти одного свисала крохотная ножка еще не рожденного младенца. Обойдя зверей стороной, Питер углубился в деревню.

Большая часть построек была сожжена дотла. Кое-где еще тлели догоравшие бревна. Кроме карканья ворон вдалеке, вокруг не было слышно ни звука.

Укрывшись среди остатков стен сожженной конюшни, Питер присел в тени и принялся осматривать деревню сквозь щели.

На площади посреди деревни возвышался крест из свежеотесанных брусьев. На кресте безжизненно висел человек. Туго натянутая веревка впивалась в его шею и грудь, раскинутые в стороны руки были крепко притянуты к перекладине, а ладони и ступни – прибиты к дереву огромными железными гвоздями. На нем был длинный балахон, украшенный изображениями пляшущих зверей и спиралями из символов солнца, луны и звезд. Одеяние было разорвано сверху донизу. Густые потеки запекшейся крови тянулись вниз вдоль внутренней стороны бедер казненного, образуя черную лужу на земле. Приглядевшись, Питер увидел, что гениталии убитого грубо отсечены и засунуты в рот. С креста свисало не меньше трех десятков голов – мужских, женских, детских. В сгущавшихся сумерках казалось, что некоторые из них смотрят на Питера так, будто вот-вот заговорят с ним. Ни эта картина, ни все остальное Питеру ничуть не нравились. Оставаться здесь было незачем. Питер решил, что пора уходить, но тут же услышал громкий, быстро приближавшийся топот копыт, а затем и мужские голоса, и поспешил снова укрыться в конюшне.