Суд волков - Жеральд Мессадье

– Мост Менял! – в экстазе повторил Феррандо, возведя глаза к потолку.

Сотрапезники взирали на него в удрученном молчании. Феррандо вытащил из кармана одну из бумаг, найденных в кошельке, который раздобыл Сибуле.

– Смотрите, – сказал он, ткнув пальцем в почти неразличимую запись. – Что вы видите? By Wechsel В. Это означает: By Wechsel Briicke. Около моста Менял.

Жозеф вытаращил глаза.

– И что же?

– Почему Фуст записал это название? Потому что там должны находиться ящики. Название было ему незнакомо. Он записал его, чтобы не забыть.

Это походило на правду. Но где же могли храниться ящики? Неужели на самом мосту Менял?

– Я пойду туда! – объявил Феррандо, вставая.

– Сядьте, Феррандо, – спокойно приказала Жанна. – Вас видно, как муху в молоке. Вы же слышали вчерашний рассказ Сибуле. Не вы один разыскиваете груз Фуста. Вы переполошите весь Париж. Ведь вы не знаете, где именно находится груз, у вас ничего нет, кроме указания на мост Менял, что довольно неопределенно. Я полагаю, что он уложен на одну из барж, стоящих на якоре возле моста. Но если вы в вашем наряде и с вашим акцентом начнете слоняться там, то лучше уж сразу ударить в набат. Предоставьте это мне. Я не так заметна, как вы. И надо твердо знать, имеет ли Сорбонна права на эти ящики. Вы слышали, что говорил Сибуле: Фуст заявил, что груз предназначен для Сорбонны – в этом случае она и должна его получить.

Феррандо покачал головой:

– Нет, если бы Фуст заключил окончательный договор с Сорбонной, он не приглашал бы меня в Париж. По моему мнению, у него был довольно сложный план. Наверное, он хотел, чтобы я оплатил материалы, а затем передал исключительное право на печатание Сорбонне. Я изучая эти бумаги почти всю ночь. Фуст написал: "Schoffer und Kaster als alleinige Werksmeistem", то есть "Шёффер и Кастер как единственные мастера". Он намеревался привлечь этих людей к работе в печатне, которую хотел устроить в Париже.

– Видимо, Шёффер – его зять, – сказала Жанна, – поскольку дочь, Дина или Тина, носит эту фамилию.

Феррандо кивнул.

– Если оборудование не было продано Сорбонне, – заметила Жанна, – а ты не заплатил Фусту, значит, наследниками являются Тина и ее муж Шёффер. Не понимаю, зачем мы так суетимся: самое разумное и честное решение – это съездить в Майнц и спросить супругов Шёффер, как они намерены всем распорядиться.

Феррандо поднялся и стал мерить шагами комнату.

– Это действительно самое разумное решение. И самое невыполнимое.

Он замолчал и посмотрел на своих собеседников.

– Какими бы ни были намерения наследников Фуста, они являются и останутся чисто теоретическими. Нужно быть наивным человеком, чтобы поверить, будто Сорбонна допустит вывоз такого груза из Парижа. Как только они узнают, где он, то тут же конфискуют под любым предлогом и никому не заплатят даже одного су. Вы же слышали рассказ Сибуле. Два клирика из университета, которые пришли с обыском на постоялый двор, захватили бы ящики manu militari[46], даже не заикаясь об оплате. В их решимости нельзя усомниться. Проявив честность, мы просто позволим Сорбонне украсть материалы. И выгоду из этого извлечет только она.

– Если я правильно понял, – сказал Жозеф, – нужно вывезти оборудование из Парижа так, чтобы не узнала Сорбонна. Вообще-то это называется разбоем.

Феррандо пожал плечами:

– Слова и реальность – вещи разные. Любая форма власти есть разбой. И самые видные христиане – первейшие разбойники в этом мире. Мой дядя кардинал открыл мне, что пресловутый дар императора Константина папе Сильвестру – чистейшая выдумка. На самом деле Церковь завладела огромным достоянием Константина путем мошенничества. А мы ничего подобного не делаем – мы всего лишь хотим помешать настоящим разбойникам завладеть сокровищем, за которое они не заплатили и на которое не имеют никаких прав. – Начнем с того, что попытаемся выяснить, куда подевались ящики, – сказала Жанна. – А решать будем потом.

Берега Сены в ноябре отнюдь не радовали глаз – грязные, местами размытые, везде зловонные, а вокруг промозглая сырость, естественно более пронизывающая у воды, чем наверху, на набережных. Здесь хорошо были видны отбросы, которые течением сносило в море: пустые ящики, дохлые собаки и странствующие экскременты. Все знали, что порой тем же путем следовали трупы, которые – в зависимости от того, насколько они пропитались влагой, – через пару дней всплывали около Сен-Жермен, Пуасси, Боньера или дальше. Но это, казалось, нисколько не смущало рыболовов, большей частью нищих, сидевших с большой корзиной для добычи поодаль друг от друга. Впрочем, у некоторых улов был действительно знатный.

По обоим берегам кое-где горели костры, от них исходил синеватый дымок, вившийся вверх в холодном воздухе. Возле каждого такого костерка грелись двое или трое матросов-речников в широкополых шляпах. Два стражника, завершивших обход и не обнаруживших на берегу ничего предосудительного, медленно поднимались по лестнице, по которой сошли вниз Жанна и Сибуле.

На якоре стояло несколько барж. Одни размером до пяти или даже шести туазов[47], другие не более трех. Такие суда с почти плоским дном, иначе говоря – без киля, не должны быть ни слишком большими, чтобы не застрять под арками моста, особенно во время паводка, ни слишком маленькими, дабы не перевернуться при качке. Большей частью на них доставляли фураж, который везли отовсюду, где река была судоходной, но чаще всего из Мелёна; некоторые служили для перевозки камня, щебня и леса. Баржа – словно вьючная лошадь, которая вместо овса требует, чтобы ее постоянно конопатили. При слабом течении управиться с ней могли два-три человека. Откуда-то раздавались удары молотка: владелец чинил свое судно. Две баржи одна за другой медленно проплыли под мостом Менял; матросы с баграми в руках следили, чтобы судно не задело опоры.

Жанна и Сибуле непринужденно прогуливались, словно влюбленная парочка. Он даже взял ее под руку – чтобы не поскользнулась и для вящей убедительности. Головой они старались особо не вертеть, но взгляды их перебегали с баржи на баржу.

Оказавшись перед одной из них, Жанна слегка тронула Сибуле локтем. На палубе никого не было. Грубое полотнище скрывало какие-то угловатые формы, но из-под приподнятого ветром края выглядывал угол деревянного ящика. Баржа называлась "Прекрасная Катрин", свидетельством чему была красная надпись на борту.

– Пошли отсюда, – сказал Сибуле.

Они вновь оказались перед Дворцом правосудия, напротив Шатле, чей зловещий силуэт возвышался на другом берегу. Отсюда был хорошо виден болтавшийся на виселице повешенный, вокруг которого кружили вороны.