Спецназ Лысой Горы - Александр Прокопович

Флери напрасно пытался привести в себя двоих подчиненных. Они были мертвы еще до того, как Хранительница исчезла. Гостья Магистра всегда считала, что наглядные примеры помогают взаимопониманию.

* * *

День, в который столько всего вместилось, всё же угасал. По странной взрослой привычке молчать про то, что больше всего беспокоит, ни мама, ни папа ничего не говорили Таше. Скорее всего, они собирались пошептаться о важном, когда она уснет.

Ждать им оставалось недолго. Глаза у Таши слипались… Уже сквозь сон она почувствовала, как мама поправила одеяло. Свет в детской погас, и в этой комнате началась ночь. В соседней – вовсю сияла люстра. Там еще продолжался вечер. Вероятно, на самом деле вечер отличается от ночи простым нажатием кнопки выключателя. Родители Натали смотрели друг на друга, сидя за большим столом. Наверное, им очень хотелось сделать вид, что сегодняшнего дня вовсе не было. Привычные слова и мысли перестали быть полезными. Как-то не годилось сказать – «всё бывает», «не переживай».

– Может, пора нанести визит твоему брату? – наконец прервал молчание Мишель. – Может, он в этом что-то понимает?

Брата звали Илья, братом он был двоюродным и старше Мари на хорошие тридцать лет, и отличался он не только нещадно перевираемым на французский манер – Элие – почти сказочным именем, но и сказочно-ужасающим характером. Может быть, дело было в том, что, прожив всю жизнь во Франции, он так и не перестал быть эмигрантом. С Мари и Ташей он предпочитал говорить по-русски. Со всеми остальными – предпочитал молчать.

Служба Ильи в Иностранном легионе, а потом и приглашение в Академию предполагали довольно большую смертность среди знакомых, в том числе – среди друзей.

Висящий на стене топор с огромным топорищем был вовсе не сувениром. Гладкость рукояти была достигнута частотой и привычной легкостью, с которой он брался в руки. Когда какой-нибудь очередной сосед решал нанести визит вежливости, топор, пролетающий в угрожающей близости то от головы, то от мельтешащих конечностей, ни разу так и не достиг цели. Со временем у соседей выработалась традиция не подходить к участку Ильи ближе, чем… Вообще не подходить.

Было не совсем понятно, как Илья вообще умудряется орудовать сим столярным инструментом. Во всяком случае Мишелю удавалось с огромным трудом его просто поднять.

Впрочем, мысль поехать в гости к брату была вызвана вовсе не воспоминаниями о топоре. Дело было в том, что Илья всё в этой жизни объяснял поведением многочисленных духов и существ, кроме него, мало кому знакомых. Загадочные встречники, врыколаки и сумеречники, по его мнению, были в ответе за наводнения и падения самолетов, рождение детей и преждевременные смерти.

Спорить с Ильей было страшно – далеко от топора тот не отходил, а, как только сей грозный предмет оказывался у него в руках, спор умирал сам собой, и смиренной его сестре – Мари – и ее супругу – Мишелю – оставалось лишь выслушать очередную сказку.

– Илья? – вздохнула Мари. – Я тоже про него сразу вспомнила… Я просто пытаюсь себе представить: если всё, что он говорил, это правда, если только на секунду себе представить, что он что-то там такое понимает… Знаешь, сказки лучше читать, жить в них – удовольствие сомнительное. Может, на самом деле ничего страшного? Может, нечего себе голову ломать. Пару дней посидит дома, проверяющие эти уедут – и будет все по-прежнему. Да?

Наверное, муж и отец Мишель Алези сказал бы «да». Потому что связь между братом с топором и Ташей как-то не складывалась. И он даже уже приоткрыл губы, язык вплотную подошел к губам, чтобы первый звук этого короткого слова «да» прозвучал…

Свет выключился. Мишель прикусил язык, когда в полной темноте дом основательно тряхнуло. Свет включился. Не звякнула ни одна посудина. Не покачнулись занавески. Будто ничего и не было. По наитию, по предчувствию, нехорошему до тошноты, Мишель и Мари шагнули в комнату дочки. Щелкнул выключатель, как предохранитель пистолета. Одеяло сброшено на пол. Лист бумаги на тумбочке, карандаши, высыпавшиеся из коробки, раскрытая книга… Натали не было. Мари судорожно сжала пальцы на руке мужа. Детская была пуста.

Под кроватью, в шкафу, на всякий случай в туалете и ванной – Натали не было. Не было ее и в непонятно для чего вывороченных ящиках и ящичках. Напрасно в десятый раз открылись и закрылись двери на балкон. Напрасно трезвонили в двери к соседям и бранились со старой девой мадемуазель Валери, перекрикивая мегабасы, сотрясавшие её квартиру. Валери уже лет сорок как собиралась стать звездой шоу. С голосом и пластикой у нее были проблемы, зато вечеринки – самые шумные в квартале.

Напрасно было всё. Даже пять раз прочесанный во всех направлениях двор. И спокойный голос лейтенанта полиции, приехавшего уже утром, был тоже абсолютно напрасен. Лейтенанту было скучно и неинтересно. Вероятно, когда лейтенант был маленьким, он мечтал о том, как будет мчаться на большом ревущем, как стадо тигров, мотоцикле, паля из пистолета с огромным дулом по улепетывающим преступникам.

Разыскивать пропавшую из закрытой комнаты девочку ему было неинтересно. Он уже давно понял: либо родители врут, либо элементарно проспали тот момент, когда их дочка решила пойти погулять. Через пару часов она объявится у бабушки, тети или одноклассницы. Впрочем, может, и не объявится. Может, через неделю-другую тело девочки найдут за городом. Это тоже было лейтенанту неинтересно – ни почестей, ни славы ожидать не приходилось.

Просто для проформы он зашел в детскую. Просто для проформы повертел головой. И так как ничего не обнаружил, решил спросить, чтобы не стоять молча посреди комнаты:

– А что это за черные круги на потолке? У вас был пожар?

– Какие еще круги? – отмахнулся Мишель.

– Вот эти, – глядя широко раскрытыми глазами на потолок, сказала Мари.

Над головами у очень сильно удивленных супругов Алези были нарисованы черные круги. На белом потолке прямо над кроватью Таши кто-то нарисовал один круг побольше и парочку поменьше. Ни один пожар в мире не мог бы добиться таких правильных кругов. Если бы Алези захотели так украсить свою квартиру – у них такое точно получилось бы не с первой попытки.

* * *

Только черный и только белый. На самом деле так не бывает. Никогда. В белом всегда немного черного, в черном – белого. Даже в самой ослепительно-белой снежинке можно найти все цвета и оттенки. В самом черном-пречерном кусочке угля, вытащенном со дна километровой шахты, есть синий и зеленый, капелька золотого и совсем чуть-чуть белоснежного – где-то там, в самой сердцевине уголька.

Но Таша очутилась в месте, где все было будто нарисовано черной тушью на белоснежном листе.

Справа от Таши черные столбы деревьев вырастали из черной земли. То ли листья, то ли обрывки сгоревшей бумаги повисли на ветках. И белое небо, без облаков, без солнца – наверное, просто для того, чтобы это место не погрузилось в окончательную темноту.

Черная земля была настолько ровной, что скорее напоминала лед или застывшую смолу. Было непонятно, как что-то из нее может расти. Таше даже захотелось попробовать прокатиться по этому черному льду. Лишь чуть-чуть оттолкнувшись, она заскользила все быстрее и быстрее к странному лесу. Вдруг впереди стал виден конец земли. Видимо, в этом месте край земли и был – и Натали катилась к нему, чтобы упасть из черного в белое. Таша изо всех сил пыталась проснуться, потому что такое могло случиться только во сне. Проснуться не получалось, а край был всё ближе и ближе. Последняя попытка девочки затормозить привела лишь к тому, что она упала, пребольно ударилась, но скользить не перестала. Вот уже ее нога пересекла край… и ничего не случилось. Она не зависла в воздухе. Край земли оказался просто краем черной земли. За ним земля становилась белой, но всё такой же твердой. Таша всё же остановилась. Осторожно, боясь снова упасть, поднялась. Ее правая нога стояла на белом, левая – на черном. Это совершенно точно был сон… Если бы только не болело колено, на которое она грохнулась. Во сне синяков не бывает. Таша моргнула. Картина, открывшаяся перед ее глазами, вывернулась наизнанку: небо, миг назад бывшее белым, стало черным, зато впереди – там, где земля была белой, обнаружились белые деревья, теперь они стали видны. Почему-то не стало темно. Вероятно, в этом месте всегда было светло… Или наоборот – всегда было темно… В общем, было черным-бело…