Визит дамы в черном - Елена Хорватова

Верховский сидел в камере без сна и раздумывал о своем положении. Как же по-дурацки все сложилось! Ведь он действительно хотел смерти Ведерникова и скорее всего пошел бы на это убийство… Но в таком случае он бы как следует подготовился, все бы продумал и мог бы рассчитывать на дивиденды — либо политические в виде славы бесстрашного бойца-террориста, либо материальные в виде денег из наследства миллионера, которые пошли бы на дело борьбы. Но кто-то подло опередил его…

Теперь у Верховского не будет ни славы, ни денег, а только наказание за чужое преступление. Удивительно, до чего же все глупо сложилось, ему не выпутаться и каторги не избежать… Судопроизводство по всей России несовершенное, а уж в такой дыре, как Демьянов, нельзя рассчитывать на квалифицированного следователя и опытного адвоката.

Колычев, молодой энергичный карьерист, кое-как сляпает дело, и суд, наверняка настроенный против политического ссыльного, не станет утруждать себя серьезным изучением доказательств. Каторга надвигалась неотвратимо… Впрочем, если уж все равно придется идти по этапу, так, может быть, попытаться сделать это с помпой?

Политическая слава еще не потеряна, если повести себя по-умному. Настоящий убийца наверняка пошел на преступление из корысти, он человек алчный, для него главное — деньги, он теперь затаится со своей добычей. А Вячеслав постарается придать процессу политическую окраску. Все равно, так и так его осудят, так пусть осудят как сознательного идейного борца, а не как жертву нелепого стечения обстоятельств.

Пусть каторга, истинного революционера пребывание на каторге только украшает, придает ему больше авторитета в глазах товарищей. С каторги можно и сбежать. Да, в конце концов, 1905 год на дворе, вот-вот полыхнет по всей России, самодержавие падет, и каторжане вернутся домой героями-победителями…

Может быть, это и лучше, чем гнить в ненавистном глухом городишке? Процесс будет уголовный, значит, открытый. Последнее слово обвиняемого напечатают во всех газетах. А в нелегальных газетах и листовках — подробные отчеты о суде над революционером, рассказы о его жизни, портреты, цитаты из его мужественных ответов, данных прокурору и судьям. Ох, Вячеслав сумеет выигрышно себя подать!

Что ж, пусть судебный следователь готовит дело к передаче в суд! Верховский пойдет даже на самооговор, но зато потом придаст делу политическую окраску! Что-что, а дивиденды в виде славы со смерти Ведерникова снять еще не поздно.

Наутро Колычев сравнил следы на ружье с лапками театрального зажима. Они совпали. Ружье явно побывало в аналогичном зажиме. Значит, убийца — кто-нибудь из театра. Дмитрий снова подумал о Райском.

Он перечитал записи показаний, данных приятелями актера, пьянствовавшими вместе с ним в тот вечер, и особенно внимательно — показания трагика Сулеева-Ларского.

Все они утверждали, что Жорж был с ними до конца пирушки. Однако вначале он очень быстро опьянел, буквально после второй рюмки, и так сильно, что стал падать с ног. Друзья решили, что Райский пьет натощак, видно, с утра не ел, с актерами это бывает.

Обладавший могучим сложением трагик Сулеев и заезжий купец из Астрахани, угощавший всю компанию, вынесли пьяненького Райского на воздух «освежиться», положили на скамью у «Гран-Паризьена» и вернулись в ресторацию продолжать веселье.

Холодный осенний ветерок сделал свое дело, Жорж быстро пришел в себя, минут через пятнадцать он вернулся в ресторанный зал и присоединился к друзьям. Хлопнули еще рюмашку-другую, и Райского снова повело…

Его опять вытащили на улицу, но через полчаса Жорж снова оклемался и опять вернулся к ресторанному столику. Теперь он уже продержался до самого конца, опьянение свалило его вместе с остальными гуляками, после чего швейцар погрузил компанию на двух извозчиков и отправил по домам. Астраханский купец, остановившийся в «Гран-Паризьене», добрался до номера при помощи того же швейцара и ресторанного полового. Жорж Райский, проживавший в более дешевой гостинице «Прибрежная» у пристани, был «загружен» во второй экипаж, причем пребывал актер в состоянии, мягко говоря, далеком от трезвого…

«Допустим, Жорж не был пьян, — размышлял Дмитрий, — он только изображал опьянение, это несложно для любого актера средней руки. Друзья вынесли его „освежиться“ и оставили на скамье в безлюдном месте, за кустами в проулке. Жорж знает, что в шкафу Ведерникова установлено охотничье ружье с взведенным курком и оно непременно выстрелит, как только Савелий Лукич потянет за дверцу.

Вероятно, задача Райского — разобрать сооружение в шкафу и унести театральный зажим прежде, чем кто-либо обнаружит убитого. И задачу эту поставил Райскому его соучастник, тут явно был задействован еще один человек…

Жорж отправляется к дому Ведерникова, ходьбы для мужчины от силы минут пять-семь — и он уже в саду особняка. Заглядывает в окно, видит, что Ведерников еще жив, и возвращается в ресторацию.

На клумбе под окном появляются первые следы.

За пятнадцать минут, о которых упомянул Сулеев-Ларский, да и другие участники пирушки, Жорж вполне мог успеть добежать до ведерниковского сада и обратно, тем более, что по часам время никто не засекал, а „пятнадцать минут“ для подвыпивших людей, сидевших за ресторанным столиком, на самом деле могут оказаться и двадцатью, и тридцатью минутами. В теплой компании время летит незаметно.

Райский возвращается к столу, продолжает выпивать со всеми. Но вскоре Жоржа снова „развозит“, он вынужден повторить свой трюк, чтобы еще раз подойти к окну Ведерникова.

Теперь Ведерников мертв, и можно продолжить осуществление плана. Райский открывает незапертое окно, влезает в дом, достает ружье и кидает его под кровать, вытаскивает из шкафа зажим и шнур. Стоп… У Ведерникова в руках должны были быть деньги, по утверждениям его служащих, не менее трех тысяч рублей, он собирался спрятать их в сейф. Деньги исчезли… Неужели Жорж соблазнился деньгами? А впрочем, почему нет? Что еще, кроме денежного интереса, могло вовлечь Райского в это преступление?

Итак, Жорж с деньгами и зажимом убегает из дома Ведерниковых, возвращается в ресторацию к своим приятелям, делая вид, что опять „оклемался“, и собутыльники потом совершенно искренне утверждают, что Райский весь вечер пил вместе с ними…»

Вернулся домой Дмитрий в глубокой задумчивости. Он рассеянно ел суп, приготовленный Василием к обеду, и невпопад отвечал на вопросы Бурмина.

— Митя, ты хоть понимаешь, что ты ешь? — спросил наконец Петр.

— Да, да!

— Что да, да? Что у тебя в тарелке, Дмитрий?

— Кажется, щи…

— Побойся Бога, это же рыбный суп! Митя, это уха! Ты не в себе, дружок. Васька, пока готовил, провонял весь дом рыбой, а ты даже не чувствуешь запаха. Очнись, Колычев!

— Отстань, Топтыгин! Я думаю о важных вещах…

— О каких же?

— Кажется, я понял, каким образом был убит Савелий Лукич. Если я не ошибаюсь, можно сделать три предположения. Во-первых, на ружье должны были остаться отпечатки Жоржа Райского, следует проверить пальчики актера. Во-вторых, у него был сообщник из домашних Ведерникова, кто хорошо знал уклад в доме и привычки хозяина. Именно этот человек и есть убийца, а Жорж только помогал заметать следы. Я уже догадываюсь, кто убийца, но боюсь признаться самому себе… В-третьих, нужно тщательно обыскать окрестности сада Ведерникова и ресторации «Гран-Паризьен». Я уверен, что мы найдем театральный зажим для крепления декораций, точно такой же, как изъяли в театре у Богомильского…