Веселая наука - Фридрих Ницше

383

Эпилог.

Но между тем как я в заключение без всякой спешки вырисовываю этот мрачный вопросительный знак и все еще намереваюсь напомнить моим читателям добродетели правильного чтения — о, какие это забытые и неведомые добродетели! — вокруг меня громко раздается самый что ни на есть злой, сочный, кобольдовый смех: сами духи моей книги обрушиваются на меня, тянут меня за уши и призывают меня к порядку. “Нам уже невтерпеж, — кричат они мне, — прочь, прочь с этой воронье-черной музыкой. Разве вокруг нас не светлое утро? И зеленая мягкая почва и лужайка, королевство танца? Был ли когда-либо более подходящий час для веселья? Кто споет нам песню, дополуденную песню, такую солнечную, такую легкую, такую летучую, что не спугнет и сверчков, — скорее, пригласит сверчков петь и танцевать вместе с нею? И лучше даже дурацкая мужицкая волынка, нежели эти таинственные звуки, эти кваканья жаб, могильные голоса и сурочьи высвисты, которыми вы до сих пор потчевали нас в вашем захолустье, господин отшельник и музыкант будущего! Нет! Не надо таких тонов! Настройте нас на более приятный и более радостный лад!” — Вам это так по вкусу, мои нетерпеливые друзья? Ну что ж! Кто бы не захотел вам угодить? Моя волынка к вашим услугам, моя глотка также — она может издавать несколько хриплые звуки, не взыщите! на то мы и в горах. Но То. что вам придется услышать, по меньшей мере, ново; и если вы этого не поймете, если вы недопоймете певца, что же тут такого! Таково уж “певца проклятье”. Тем отчетливее смогли бы вы внимать его музыке и мотиву, тем лучше плясалось бы вам под его посвистыванье. Хотите ли вы этого?..

К Гете

Непреходящее

Лишь твоя участь!

Бог — вседразнящая

Рифма: на случай…

Цель, и как следствие —

Только дыра,

Хмурому — бедствие,

Дурню — игра…

Райская, адская

Барская смесь:

Вечно-дурацкое

Месит нас — днесь!..

Призвание поэта

Под деревьями недавно

Я уселся просто так,

Вдруг услышал, кто-то плавно

Тикал сверху, словно в такт.

Стал я зол и скорчил рожу,

Но вконец и сам размяк,

И — представьте — начал тоже

При говаривать в тик-так.

Слог за слогом, как вприпрыжку,

Стихотворной шли гурьбой,

И пришлось мне слишком-слишком

Посмеяться над собой.

Ты поэт? Да ты в уме ли?

И давно ли ты им стал?

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Затаился я в засаде,

Как разбойник, и слежу.

Что ни слово, мигом сзади

Рифму к горлу приложу.

Все вокруг остервенело

Я на стих свой нанизал.

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Рифмы, сударь мой, что стрелы,

Просверлят любую прыть,

Даже ящерицы тело

Смог я ими пригвоздить!

Ах, бедняжка, дышит еле,

Видно, час ее настал!

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Сколько слов, о, сколько мыслей,

Рвущихся и так и сяк!

Словно бусинки повисли

На веревочке тик-так.

Разом стихли, присмирели

Всем на радость и печаль

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

Птица, хватит! Шутки эти

Надоели мне всерьез,

За себя я не в ответе,

Полон гнева и угроз! —

Трясся весь, а сам умело

Рифму с рифмою сличал.

“Вы поэт на самом деле”,

Дятел с ветки простучал.

На Юге

Так я повис на гнутой ветке,

Подняв усталость высоко.

Я птичий гость, хотя и редкий,

Мне рады эти однолетки.

Но где же я? Ах, далеко!

Белеет море, словно спящий,

Пурпурный парус, яркость дня.

Утес и смоквы, гавань, башни

И пастбища: покой слепящий, —

Невинный Юг, возьми меня!

Чеканным шагом — по-немецки —

Я жизнь протопать не хотел.

Я вызвал ветер молодецкий

И вместе с птицами по-детски

Над морем к Югу полетел.

О, разум! Нудное занятье!

Чуть что поймешь, так не дури!

У птиц уроки тщился брать я,

И вот теперь созрел я, братья,

Для новой жизни, для игры…

Сколь мудро — мыслить в одиночку,

И сколь нелепо — так же петь!

Вы, птицы, сядьте-ка кружочком,

Теперь я сам, и неумолчно,

Спою вам, полно вам лететь!

Про вашу юность, вашу лживость,

С ума сводящую игривость

И про мою влюбленность в вас.

На Севере — шепну стыдливо —

Любил каргу я, дрянь на диво,

Карга та “истиной” звалась…

Набожная Беппа

С такою-то фигуркой

Мне набожность к лицу.

Я нравлюсь не придуркам —

Всевышнему Отцу.

Он, видно, не накажет

Послушника того,

Что сам не свой от блажи

И пыла моего.

Не хмурый инок в келье!

Нет, остренький, как нож,

Он всякий раз с похмелья

Ревнив и — невтерпеж.

Мне старики противны,

А он к старухам строг:

Как мудро и как дивно

Устроил это Бог!

Я с церквью не в разладе,

Что-что, а этот жар

Она мне, Бога ради,

Отпустит, как и встарь.

Бормочут с нетерпеньем,

Уж я-то знаю всех,

И с новым согрешеньем

Стирают прежний грех.

Прославим же величье

Всевышнего, что сам,

Ей-ей, не безразличен

По этой части к нам.

С моею-то фигуркой

От набожности млеть:

А чуть стара, пойду-ка

Хоть к черту под венец!

Таинственный челн

Этой ночью, точно жуть,

Навевал бездомный ветер,

Надрывая стоном грудь,

Я в зловещем лунном света

Тщетно силился уснуть,

Отгоняя страхи эти.

И, дурных предчувствий полн,

Побежал потом я к морю.