Лабиринт - Дмитрий Болотин

общежитии и без какого-либо приветствия и объяснения полоснул его пару раз ножом, после чего прислонил лезвие к его шее и сказал, что убью, если он ещё раз напишет моей девушке. Прекрасно помню его выражение лица, в котором читался ужас. Удивительно, насколько одинаково выражают свои эмоции совершенно разные люди, ведь его страх тогда так был похож на ужас в глазах парня, которого я сегодня зарубил топором. Хотя сейчас мне кажется, что в общежитии я слегка переборщил. Если подумать, то, может, я и вовсе всегда был таким – с самого детства? Ведь ещё когда мне было пять лет, я в отместку разбил булыжником до крови голову мальчика за то, что он случайно попал в меня камнем, когда мы играли на площадке в детском саду. Вспомнив ту ситуацию, я окончательно провалился в сон.

Я оказался на опушке леса недалеко от летнего лагеря в окружении бегающих и смеющихся детей. По центру шалашиком были навалены длинные брёвна, которые один из вожатых поджигал в ознаменование празднования Масленицы, а остальные следили за тем, чтобы никто из детей не подошёл на опасное расстояние к огню. Я уже был здесь, когда мне было одиннадцать лет. Никогда раньше не задумывался над тем, почему в конце июля мы сжигали чучело Масленицы, но сейчас мне казалось это лишённым смысла. Пламя медленно разгоралось и начало постепенно распространяться ввысь, колыхаясь на ветру и норовясь потухнуть. «Нет! Пожалуйста! Не надо!» – кричал голосом своего сообщника Сергей, привязанный сверху брёвен, но дети бегали вокруг и смеялись, не слыша его.

– Вы проверили брёвна? – спросил рядом сидящий Фёдор Борисович. – В прошлый раз они потухли.

– Конечно, проверил! – ответил я, вдруг осознав, что не уверен в том, что они в этот раз нормально разгорятся, и начал сильно переживать по этому поводу.

– Проблемы нужно решать так, чтобы они впредь не возникали! – научный руководитель смотрел в сторону огня. Обернувшись на горящее пламя, я увидел десятки обугленных тел, лежащих на земле вокруг огромного костра, оранжевое пламя которого поднималось метров на шесть в высоту.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК

Проснулся я от невыносимой боли при попытке перевернуться на бок, чтобы закрыться от светящего прямо в лицо солнца. Вчерашние пробежки и прочие физические нагрузки, к объёму которых я совершенно не был готов, сказались на том, что практически каждая мышца моего тела болела, причём болела так, как не болела даже после первых тренировок в тренажёрном зале, который я уже давно забросил. Каждое даже малейшее движение отражалось невыносимой болью в мышцах и связках, и казалось, что даже больно было дышать. При попытке спросонья зевнуть, я ощутил, что щёки и все остальные части моего лица, включая веки, стянуло засохшей грязью. Чувствовал я себя гораздо хуже, чем после любой даже самой убойной пьянки в общаге на первом курсе – голова раскалывалась. И болела она в том числе и от удушающего пронизывающего всё запаха гари, исходившего от одежды.

Кое-как выбравшись из спального мешка, я осмотрелся вокруг с вершины горы, рядом с которой вчера в низине уснул. Вокруг по-прежнему было видно только горы. Куда же мне идти? Нужно было вчера не полениться и взобраться на вершину, чтобы по городской засветке сориентироваться, в какую сторону идти. Сколупнув с щеки кусок припёкшейся грязи, я обнаружил, что это высохшая кровь. Чёрт, вид у меня, наверное, ужасный: всё лицо и волосы, должно быть, в крови, куртка в крови, а штаны, вдобавок к крови, ещё и в грязи. Увидев внизу небольшую лужу, образовавшуюся, судя по всему, от растаявшего снега, который выпал в воскресенье, я спустился и окунул в неё голову, кожу которой мгновенно охватило судорогой, будто прокалывающей кожу тысячами иголок. Тщательно обтерев всё лицо, волосы и шею, я вынырнул и окончательно проснулся. Над затылком пульсировала рана, с которой я при умывании содрал образовавшуюся корку крови.

Подойдя к рюкзаку, я залпом выпил бутылку воды и съел яблоко, оставленное на завтрак. Где бы я ни был, сегодня точно дойду до цивилизации: тут, в какую сторону ни пойди, рано или поздно выйдешь из гор – Хибины небольшие. Пора избавляться от того, что могло бы меня скомпрометировать. Когда меня последний раз видели Лёша, Лера и Пётр, то убегал я без рюкзака и спального мешка, а только с ножом за поясом и травматическим пистолетом в руке, который я достал в самый последний момент и который, надеюсь, они не заметили. В кармане куртки лежал в заляпанном кровью кармане грязный нож, а в другом – телефон Виталика, который показывал почти двенадцать часов дня. Выходит, проспал я по меньшей мере четырнадцать часов. И на кой чёрт я взял телефон, если не знаю от него пароля? Я же позвонить с него всё равно не смогу… Ладно, может, когда появится связь, то меня найдут по геолокации телефона, если сам к городу не выйду. Хотя в руках у меня была какая-то китайская дрянь, и, возможно, в ней такая функция не предусмотрена, в отличие от моего телефона. Так или иначе, смартфон Виталика пока оставлю.

Сложив в одну объёмную кучу спальный мешок, рюкзак и куртку, я поджёг их, потратив на это, как мне показалось, минут десять и все остатки газа в зажигалке. Куча медленно горела, выбрасывая в небо куски чёрной обгоревшей ткани, и пока это происходило, я уже успел хоть как-то обтереть от грязи и крови штаны, помыть руки и нож, который я, тщательно обтерев об оставшийся на мне демисезонный свитер, спрятал под камень, лежащий в ста метрах от горящей одежды. Когда пламя окончательно потухло, оставив после себя, к моему удивлению, достаточно много обугленного, но не сгоревшего материала, я взял его и прополоскал в луже, вода в которой мгновенно приобрела чёрный цвет от частично расплывшихся в ней кусков обгоревшей одежды.

Оставшись в относительно чистых, но мокрых штанах и свитере, я побрёл дальше. Солнце пригревало, но стоило подуть даже слабому ветерку, как всё тело пронизывало холодом, от которого был лишь один положительный аспект – на холоде меньше болела голова. Каждый шаг, вдох, движение рукой или ногой сопровождались болью в забитых мышцах, а живот крутило от голода после скудного завтрака.

Голову не покидали мысли о том, насколько виртуозным был план Сергея для того, чтобы убить Владислава Викторовича. Залить что-то в цистерну с топливом, чтобы испортить генератор и создать фатальную концентрацию угарного газа – немыслимо круто! Он же ведь знал,