Из Америки с любовью - Андрей Уланов

Я прикрыл глаза. Потом осторожно выглянул из-под приопущенных век. Очевидно, французского наш гид и правда не знала. Иначе мы бы моргнуть не успели, как оказались бы на мостовой.

Если бы я стиснула руль чуть сильнее – точно бы сломала.

За всю свою жизнь я так и не увидела ни одного русского. Даже во время Трехдневной войны, когда Фриско находился под прицелом русских пушек, они оставались для меня абстракцией. Я продиралась сквозь безумную путаницу склонений и спряжений, по сравнению с которыми испанские кажутся простыми и понятными, как притяжательный падеж, я читала Пушкина и Достоевского (современных писателей цензура не жаловала) и ни разу, ни одним глазком не глянула на настоящего русского.

А тут нате вам. Сидят. Пялятся.

Не похожи они на русских. Никоим образом, как принято у них выражаться. Наверное, я дура. Ожидала бог весть чего. Здоровенных русоволосых мужиков, с плечами рестлера, стриженных под горшок... и обязательно в мундирах. С чего это я решила, что русские всегда ходят в мундирах?

А приехали чинуша среднего роста, возраста и сложения – этакий кошмар полицейского, неопознаваемая личность, да долговязый парень, похожий на подростка-переростка. И это – агент ужасной охранки и детектив уголовной полиции? Больше похожи на пару туристов среднего достатка: не то братья, хотя не похожи совершенно, не то дядя с племянником. Может, их в посольстве перепутали?

Хотя что иностранцы – сразу видно. Все достопримечательности Вашингтона, которые я им, в лепешку расшибаясь, показала, не вызвали в моих заокеанских коллегах ни малейшего энтузиазма, за исключением Мемориала Линкольна.

– Простите, – поинтересовался Щербаков очень вежливо, как и все, что он говорил, – а что это за интересное здание?

Мы проезжали по Пенсильвания-авеню, выворачивая на перекресток К и Двадцать третьей. Делать нам в этом районе было совершенно нечего, но я никак не могла сообразить, куда девать этих русских, пока они не потребовали катить в отель, и колесила по центру города наугад.

– Отделение Банка Стилмана, – ответила я рассеянно, сосредоточившись на обгоне кривоватого «фордика». – Одна из штаб-квартир.

Клянусь, я не ожидала столь бурной реакции.

Заброцкий хлопнул себя по бедрам, ухмыльнулся до ушей и бросил что-то по-французски. Более сдержанный Щербаков ограничился улыбкой и вежливой просьбой проехать поближе и помедленнее.

Что-либо понимать я отказывалась. Игла их не заинтересовала. Памятник Линкольну вызвал какие-то дикие инсинуации. А обыкновенный банк...

– Просто фантастика, – пробормотал Щербаков, надеясь, очевидно, что я не услышу.

– Не могли бы вы объяснить, – старательно подбирая слова, начала я, – чем вас так привлек этот банк?

– О... – у Щербакова хватило совести смутиться. – Это долгая история...

– А вы расскажите, – не отступала я. Хотела было похлопать ресницами, но одумалась. Это на младшего его коллегу подействовало бы, а на этого – нет.

– Да тут рассказывать, в общем, нечего, – промямлил жандарм. – Просто основатель этого банка – в России фигура... э... одиозная.

Последнего слова я не знала, но по контексту и так было понятно, что имеется в виду.

– Почему, собственно? Я знаю, он из России эмигрировал.

– Не эмигрировал, а сбежал, – неожиданно поправил Заброцкий с заднего сиденья.

– Откуда вам знать?! – возмутилась я.

Питать большую любовь к Банку Стилмана по меньшей мере глупо, особенно когда ежемесячно выплачиваешь этому самому банку грабительские проценты за купленную в кредит квартиру, но должна же и у меня быть национальная гордость.

– Эту историю, – хладнокровно ответил Заброцкий, – мне приводили в пример на юрфаке. Юридическом факультете. Как результат деятельности международных аферистов. Кстати, вы знаете, что ордер на арест господина Стильмана до сих пор не отменен?

– Но он же умер двадцать пять лет назад! – воскликнула я.

– Вот именно, – отозвался русский сыщик таким тоном, будто это все объясняло.

– Прелюбопытнейшая личность, – добавил Щербаков, потягиваясь, точно сытый кот. – Оппортунист до мозга костей, хитрый и безжалостный. В России он в основном грабил банки. Некоторое время баловался социализмом, даже работал с товарищем Ульяновым-младшим, но быстро отошел от этого дела и взялся за старое. Единственный, кстати, человек, кому удавалось бежать из всех главных тюрем России. Не сажали его, кажется, только в Петропавловскую крепость – решили, что велика честь. А потом не успели – наш налетчик скрылся с награбленным в Швейцарии, оттуда отправился сюда, в Соединенные Штаты, сменил фамилию, взяв за основу подпольную кличку, переделал на английский манер имя и стал уважаемым американским гражданином Джозефом Стильманом. Ирония судьбы – грабитель банков стал банкиром.

– Я тут недавно хорошую рекламу слышал. – Заброцкий демонстративно уставился в окно. – «Банк «Искариот» напоминает: «Тридцать сребреников – это всегда тридцать сребреников».

Я резко выкрутила руль, от души надеясь, что этого сибирьського шутника на повороте размажет по стеклу. Не получилось.

– Все это, конечно, замечательно, – проговорил Щербаков тоном, который не оставлял ни малейших сомнений в том, что именно он подразумевает под словом «замечательно». – А не могли бы вы, мисс Тернер, в продолжение экскурсии показать нам какой-нибудь ресторан? А то нам после долгой дороги, уж извините, больше всего хочется есть и спать. Не обязательно в таком порядке.

– No рroblem, – отозвалась я. – Вы наши гости. Сейчас отвезу.

– Ну что вы, что вы! – заволновался Щербаков. – Зачем такое беспокойство. Вы нас только в гостиницу забросьте, а там мы уже сами разберемся.

– А с таксистом мы и сами сможем объясниться, – добавил Заброцкий.

Я представила лицо капитана Стивенса, когда он увидит счет, и медленно, зловеще улыбнулась.

– Никакого беспокойства, господа, – пропела я, выворачивая руль. Мой «клоп» проскользнул между двух здоровых грузовиков и против всяких правил дорожного движения выскочил обратно на Пенсильвания-авеню. Щербаков машинально перекрестился. – Сейчас как раз время обеда.

Избранное мною для показательного обеда место не было самым дорогим рестораном Вашингтона – оно лишь успешно соревновалось за это звание еще с тремя подобными заведениями. Полицейский офицер вроде меня мог позволить себе выпить здесь одну крохотную чашечку кофе, только получив перед этим жалованье за три месяца вперед.

Если честно, то, кроме надежды подложить капитану Стивенсу большую и жирную свинью – я не была уверена, что мои подопечные станут расплачиваться сами, – мною двигало еще одно желание: я очень хотела полюбоваться, как поведут себя в этом заведении господа русские – повернутся и уйдут, узрев цены в меню, или закажут тазик черной икры и ведро водки, после чего начнут приставать к оркестру, требуя исполнить «Боже, царя храни» на балаляйках. О том, что мои гости могут потребовать кормить их в этой обдираловке ежедневно, я как-то не подумала.