Анук, mon amour… - Виктория Платова

Есть еще ночная сторона.

Беспросветно темная, о ее существовании подозреваютнемногие. А если и видят ее, то это последнее, что они видят в жизни.Спортивная газета оказывается порванной в клочья, недостроенная модельбомбардировщика Б-52 (масштаб 1:100)– сломанной о колено, у бумажных Бритни иСинди выколоты глаза (для этого сгодилась самая обыкновенная отвертка), ручныекофейные мельницы разобраны до последнего винтика. Охота началась. И всего-то инадо, что сменить галстук на свитер с глухим воротом, а туфли на мокасины, нож– слишком примитивное оружие, к тому же он не влезает в карман, так что лучшескладной опасной бритвы ничего и быть не может. О, эта опасная бритва,ежедневное бритье превращается с ней в бои без правил, но разве об этомпомнишь, оказавшись на ночной стороне? Она и есть пропуск на ночную сторону,билет в один конец. На ночной стороне она ни разу не подвела, а легкие порезыот бритья – всего лишь ревность к дневной стороне; главное предназначениевсегда скрыто от глаз, так, кажется, говорила Линн.

Этот парень – убийца.

Я знаю точно – этот парень убийца. Он отражается во мне, какв зрачке жертвы, я и есть зрачок жертвы, на затухающей сетчатке запечатлелосьвсе, до малейшей детали: рот парня, сведенный болью и наслаждением, провалывместо скул, провалы вместо глаз, легкие порезы от бритья. Он бреется той жебритвой, которой убивает, вот оно что!.. Острая боль в горле заставляет меняотшатнуться и разжать пальцы. Бокал с мадерой или бокал с убийцей – так будетвернее – падает и разбивается.

Наваждение закончилось.

Наваждение закончилось, и это касается не только бокала.Никакой изгороди из стеблей, от сотен насекомых не осталось и следа, маленькийхолл на пересечении галерей выглядит именно так, как выглядел в самом началеночи: те же пара кресел, диван и столик посередине. Те же безобидные розы вбезобидных банках, никогда не видел такого количества живых цветов.

– Что случилось, Кристобаль? – голос Линнокончательно приводит меня в чувство.

– Я разбил бокал. Я очень неловок.

– Глупости. В моем доме так давно не бились бокалы…Давно пора это сделать, вы не находите?

Она все в тех же пятнадцати метрах от меня, расстояние почтиневыносимое для человека, который только что один на один столкнулся сбритвенными порезами убийцы. Мне хочется приблизиться к Линн, к Линн-чудачке,Линн-избавительнице. Вовсе не для того, чтобы она объяснила мне, что происходит(пересказать происшедшее означает поставить себе диагноз: ты сумасшедший),вовсе нет. Линн – единственное, что связывает меня с реальностью за стенамибукинистического, она ведь существует, эта реальность, город, ночь, корабликина Сене, яхты на канале Сен-Мартен, О-Сими в гостинице «Ламартин Опера»,квартира Мари-Кристин, моя собственная квартира. Оказаться там, где угодно, нопо ту сторону стен, мое единственное желание. Вряд ли его разделяет Линн, но влюбом случае только она знает, где выход.

– Странное место, – говорю я, обшаривая глазамипространство и делая шаг вперед, к Линн.

Пока никаких изменений, розы в банках ведут себя смирно,накидки на креслах невинны, как младенцы, бутылка с остатками мадеры вросла впыль на столике, пока никаких изменений, еще шаг, еще пара шагов, не будьситуация столь абсурдной, я бы оказался внизу за пять секунд.

«Не езди быстрее, чем может лететь твой ангел».

Этот стикер я видел однажды на заднем стекле разбившегося«Рено», никто из его пассажиров не спасся, то, что когда-то было людьми,вырезали из покореженной груды металла несколько часов; выжила только надписьна заднем стекле: «Не езди быстрее, чем может лететь твой ангел». Мне впорупобеспокоиться о собственном ангеле, еще шаг, еще пара шагов.

– Странное, странное место, Линн,

Расстояние между нами и не думает сокращаться, хотя Линн несделала ни одного движения, она по-прежнему в самом конце галереи.

– А книги и есть странное место, Кристобаль. Самоестранное. К этому нельзя привыкнуть, но я привыкла.

Еще шаг, еще пара шагов. Последний кордон пройден, лукавыймаленький холл остался за спиной, теперь можно перевести дух, как бы то нибыло, никакая сила не заставит меня вернуться обратно. Часть галереи (я быназвал ее восточной, если исходить из сторон света) пройдена, я оказываюсь вузком проходе между перилами слева и книжным стеллажом справа, он тянется снизуи уходит вверх. Сколько же здесь книг, господи!.. Корешки плотно прижаты друг кдругу, рассматривать надписи на них у меня нет ни времени, ни желания, к томуже я не могу избавиться от внезапно возникшего ощущения: стена из книг дышит.Дыхание едва уловимо и прерывисто, как будто кто-то пытается сдержать его иничем себя не выдать. Скорее машинально, чем преследуя какой-то умысел, якасаюсь одного из корешков кончиками пальцев. Уфф!.. Не самая хорошая идея,сначала пальцы – фаланга за фалангой – а затем и ладонь, и рука по самоезапястье оказываются в плену, жарком и ледяном одновременно. Никаких особыхнеудобств я не испытываю, лишь легкое покалывание, как если бы я кормил с рукмелкую рыбешку или подрощенных щенков.

Приятное чувство.

– Осторожнее!..

Неизвестно, к чему относится последняя реплика Линн, но,похоже, она знает, о чем говорит. Я слишком расслабился. Легкое покалываниесменяется более сильным, тысячи иголок впиваются в кожу, да и это длитсянедолго. Мелкая рыбешка на поверку оказывается пираньей, подрощенные щенки –волкодавами, а моя собственная рука – куском мяса между бешено вращающимисяшестеренками. Я явственно слышу треск сухожилий и хруст костей, никакая Линн неизбавительница. Никакая не избавительница, просто старая сука с кучейсомнительных тайн под юбкой «солнце-клеш», она пережила всех, кого любила и ктобыл влюблен, что уж говорить обо мне, невлюбленном?

Молодость – лучшее время для смерти, так, должно быть,думает Линн.

Старая сука.

– …Осторожнее, Кристобаль! Там ступенька, неспоткнитесь.

Вытащить руку не составляет особого труда. Ничего страшногос ней не случилось, с ней вообще ничего не случилось, ни единой ссадины, онадаже не покраснела. А я-то уже успел проститься с ней, логово Линн в очереднойраз сыграло со мной злую шутку.

Ступенька действительно имеется в наличии.

Скрытая темно-синим ковролином, она почти незаметна, я быточно не заметил.

– Забавно, правда?

– Что именно, Линн? – Ничего забавного впроисходящем я не нахожу.

– Тот, кто придумал здесь эту ступеньку, знал толк влюдях.

– Вы полагаете?

– И в книгах тоже. Некоторые посетители просиживали наней часами.

– Правда? И что же они делали?

– Читали. Что еще можно делать в букинистическом?Особенно в дождливый день, особенно если в кармане не так уж много денег,особенно, если ты мальчишка или ветеран алжирской войны… Вы, конечно, понятияне имеете об этой войне.