Византиец. Смоленское направление - Алексей Борисов

Перевернув едва дышавшего Риффе лицом к песку, итальянец резким движением сломал ему шею. Вложив в руку левши нож, Чезаре оттолкнул лодку от берега и ловко забрался в неё. Помогая веслом, он отдалялся от места преступления. Единственное, о чём он сожалел, так это о мешочке с серебром, запрятанным бывшим хозяином. Не хватило ему времени разузнать, куда глупый Рифе его закопал. Памятуя о досадном промахе, тем не менее, он старался думать о предстоящем деле. Казавшееся не таким сложным, не требующем особых усилий и утруждением головоломных комбинаций, оно стало обрастать проблемами. А их, как известно, следует преодолевать. Он будет держаться чуть впереди новгородской ладьи, иногда отставая, то вновь нагоняя, но всегда будет создаваться впечатление, что просто совпал маршрут следования. Ну, а на волоке, он уже найдёт другой способ, вплоть до того, что попросится на судно пассажиром. Как когда-то на Рейне, когда возомнивший о себе слишком многое епископ, вдруг утонул.

* * *

В Ижору Пахом не пошёл и ни кого не отправил, чувствовал, что нельзя. Не поверят, а ещё хуже, объявят лазутчиком. Тем боле, в Кореле вновь началась заварушка, и вольные дружины поспешили на помощь сборщикам податей. Подменив кормчего, Ильич стоял за рулевым веслом и насвистывал песенку. Одинокая рыбацкая лодка постоянно маячила на траверзе и не давала покоя вперёдсмотрящему. Им был зуёк Пелгуй. Он носился по ладье, проявляя любопытство, расспрашивал гребцов о каждой мелочи, предлагал свою помощь и очень хотел быть полезным. Его вооружили небольшим ножом, подогнали по фигуре потёртый ливонский кожаный пояс, и теперь юнга чувствовал себя настоящим морским волком. Однако его постоянное мельтешение надоедало и ему доверили ответственный пост - смотреть на воду. Не просто осматривать округу, а именно следить за посторонними предметами по курсу корабля. Именно таким предметом и посчитал Пелгуй рыбацкую лодку. К хозяину подойти побоялся, тот был не в духе, а вот, дождавшись, когда старый моряк освободится, обратил внимание на неё кормчего. Ильич последний день провёл на нервах. После попытки отравления все продукты для команды таскали из его дома, доверия не было ни к кому. Григорий Фёдорович, обещавший проводить ладью, вообще не явился. Создавалось впечатление, что беда кружила где-то рядом и стоит дать слабину, как она хищной птицей вцепится в него и не отпустит, пока что-нибудь не случится.

- Странный какой-то рыбак, - обратился к хозяину кормчий, - течений не знает, рыбу не ловит, как думаешь, Пахом Ильич?

Новгородец пристально рассмотрел лодку в подзорную трубу. Протёр кусочком замши стекло, предварительно дыхнув на него и, вновь направил оптику на незнакомое судёнышко.

- Кажется мне, он такой же рыбак, как ты звонарь с колокольни. Рубахами вы очень похожи, вот и всё сходство. Ты глянь, сучонок постоянно на нас оглядывается. Да и сетей я не разглядел.

- Дяденька Пахом, а можно мне глянуть? - Спросил Пелгуй.

- Смотри, только в воду не урони, - предупредил Новгородец, протягивая трубу.

- Когда Ингра умер, этот рыбак был там. Я его крючковатый нос на всю жизнь запомнил. Дяденька Пахом, это он зло смотрел, когда я возле котла крутился и кашу брал. Ууу, гад!

Пелгуй потряс сжатым кулаком и чуть не свалился за борт. Ильич подхватил мальчика, отобрал трубу, посмотрел сам ещё раз и скрипнул зубами.

- Вёсла на воду! Живо! Кирьян, снаряди самострел и давай на нос, пусти стрелу, да постарайся не прибить гада. - Отдал команду купец и подумал: 'Если зуёк не ошибся, то сейчас многое узнаем, особенно, кто хотел нас потравить'.

- Догонять будем? Это мы мигом, - довольно оскалился кормчий, и заорал, дублируя команду: - вёсла! Вёсла на воду! Торопись, сучье племя!

Бросив взгляд за спину, Чезаре увидел, как ладья новгородца вооружилась вёслами. При попутном ветре это означало только одно: кого-то хотят догнать. А так как окрест версты, кроме его самого и ладьи никого нет, то ломать голову, за кем погонится корабль, не пришлось. Почуяв неладное, он повернул руль, направляя лодку к берегу. Парус хлопнул, и тут же затрещал, показав длинную прореху по шву. Болт, вспоровший холст на два локтя, просвистел в опасной близости от головы. Такой выстрел не каждому стрелку под силу. Попасть с двухсот шагов и на земле не просто, а тут озеро, и не совсем спокойное. Расстояние стремительно сокращалось, боевой темп гребли длится не более пяти минут, но за это время гребцы выжимают всё, на что способны, а в том, что смогут, Чезаре не сомневался.

- Presto, рresto zitella (Быстрее, быстрее cтарая дева) - кричал в парус венецианец, подгоняя своё судёнышко.

Убийце повезло. Лодка выскочила на песок озера с креном на бок, и Чезаре рыбкой выпрыгнул из неё, а не приложился головой о бушприт, причалив, как положено. Сделав кувырок, он зигзагом помчался к роще, споткнулся, и как зверь, опираясь на четыре конечности, стал продираться сквозь кустарник. Арбалетный болт, пущенный вдогонку, лишь распорол ухо, практически оторвав от головы, но жизнь не забрал. Обливаясь кровью, итальяшка углубился в лесок, и обошёл побережье по дуге, оказавшись метрах в шестидесяти от своей лодки. Спрятавшись за деревом, он наблюдал, как кто-то пошёл по его следу, как несколько людей проверив его посудину, сняли парус, завалили мачту и привязали к новгородскому судну, а затем, случилось ужасное. Преследователи не стали задерживаться, а отчалили. Догнать пешком ладью не представлялось возможным, а главное, котомка с золотой бляхой будет потеряна навсегда. Однако Чезаре выбирался и не из таких переделок. 'Боже мой! Всё куда сложнее', - думал Чезаре, прижимая лоскуты уха к голове.

* * *

Ильич внимательно следил за берёзовой рощей, но ничего подозрительного не замечал. По правде говоря, сквозь разросшийся малинник, куда сиганул беглец, просматривался только ствол берёзы, тонущий в тени ветвей. Вроде сам видел, как слева от дерева мелькнула тёмно-синяя рубаха рыбака, но вместе с тем, не было уверенности в своей правоте, как и того ощущения, когда всей своей кожей чувствуешь чужой взгляд. Там, где-то там скрывался враг, вот только времени в обрез и посылать людей не хотелось, но надо было. Под прицелом арбалета, Кирьян полез вперёд и через пяток шагов застрял в ветвях. Колючки зацепились за одежду, и выбраться удалось лишь радикальным способом, изрубив малинник.

- Убёг гад! Пахом Ильич, ранил я его, Богом клянусь. - Оправдывался Кирьян, показывая окровавленный лист берёзы.

- Бес с ним, отчаливаем, ребята.

Разложив по отдельности вещи из котомки, Пахом ощупывал каждую тряпку, ничего подозрительного не было. Рубаха на смену, буравчик, игла для вязания сетей с ниткой, полоска стали с зубчиками, напоминающая полотно ножовки, да каравай хлеба, обмотанный льняным полотном. Хлеб был свеж, не иначе дня не прошло, как пекли. Ильич давно заметил за собой, что пережитое волнение легче проходит после еды, запах хлеба щекотал ноздри, и новгородец не выдержал, оторвал кусок.

- Ух ты! - Всё что мог сказать купец. Из большего куска хлеба торчала золотая пластина, она напоминала по форме треугольник, который как-то рисовал Лексей. Присмотревшись внимательнее, Ильич схватился за сердце.