Смешенье (1-2) - Нил Стивенсон

Когда письмо вернулось к раису, тот сломал печать и развернул бумагу.

– Латинские буквы, – посетовал турок и отдал письмо Мойше, который сказал: «Оно на французском».

Вреж Исфахнян, когда послание добралось до него, объявил, что оно не на французском, а на латыни, и передал бумагу Габриелю Гото, который и перевёл письмо, хотя Иеронимо и заглядывал ему через плечо, морщась или кивая в зависимости от качества перевода.

– Оно начинается с описания очень большого недовольства в домах вице-короля и Хакльгебера в день после нашего приключения, – начал иезуит на сабире со своим чудны́м акцентом, но его слова едва не утонули в хохоте Иеронимо, потешавшегося над чем-то, что Габриель выпустил. Тот подождал, когда Иеронимо уймётся, и продолжил: – Он пишет, что его дружба с нами крепка, и советует не бояться того, что каждый порт в христианском мире кишит сейчас лазутчиками и наёмными убийцами, жаждущими получить награду за наши головы, которую объявил Лотар фон Хакльгебер.

Несколько слушателей обеспокоенно поглядели на Ла-Валетту, проверяя, можно ли достать их оттуда из ружья или даже из пушки.

– Он хочет нас застращать, – фыркнул Евгений.

– Простая формальность, – вставил Джек. – Как это зовётся?..

– Вступление, – подсказал Мойше.

Габриель продолжал:

– Он пишет, что получил с быстроходным судном известия от паши и знает, что всё прошло в точности по плану.

– В точности?! – с лёгкой тревогой переспросил Мойше, изучая лицо аль-Гураба.

Раис спокойно выдержал его взгляд и пожал плечами:

– Соответственно, он не видит причин отступать от плана. Как условлено, он одолжит нам четыре дюжины гребцов, чтобы мы не отстали от флота по пути в Александрию. Припасы доставят через несколько часов. Тем временем с яхты пришлют шлюпку за раисом и старшим янычаром, дабы те выбрали гребцов.

Тут все заговорили разом, и прошло некоторое время, прежде чем отдельные разговоры удалось соединить в один. Мойше добился этого, ударив в барабан. Все смолкли – звук, которому каждый из них привык подчиняться, напомнил, что они по-прежнему числятся невольниками в конторских книгах алжирского казначейства.

Мойше:

– Если Инвестор не узнает про тринадцать до Каира, то потребует объяснить, почему мы не сказали сразу! (Укоризненно глядя на раиса.) Он поймёт, что мы собирались его надуть, а потом струхнули.

Ван Крюйк:

– Какая нам печаль, что этот паскудник будет о нас думать? Мы не собираемся впредь вести с ним дела.

Вреж:

– Это недальновидно. Власть Франции в Египте – и особенно в Александрии – очень сильна. Он может крупно нам навредить.

Джек:

– Кто сказал, что он вообще узнает про тринадцать?

Иеронимо злорадно рассмеялся:

– Началось!

Мойше:

– Джек, он рассчитывает получить свою долю серебряными чушками. У нас их нет!

Джек:

– А зачем отдавать ему хоть что-нибудь?

Ван Крюйк, с мрачным весельем:

– Продолжая скрывать то, что раис скрывал до сих пор, мы сговариваемся нагреть Инвестора на двенадцать тринадцатых его законной доли. Так чего щепетильничать из-за оставшейся тринадцатой части?

Мойше:

– Согласен, что Инвестора надо дурить во всём либо ни в чём. Однако я за открытость. Если просто следовать плану и отдать Инвестору сколько причитается, мы будем свободны и при деньгах.

Иеронимо:

– Если он не решит нагреть нас.

Мойше:

– Но сегодня это не более вероятно, чем было прежде!

Джек:

– По-моему, это всегда было очень вероятно.

Евгений:

– Мы не можем рассказать Инвестору про тринадцать здесь и сейчас. Он объявит, что прежде мы молчали с целью его надуть, и под этим предлогом захватит галиот.

Ван Крюйк:

– Евгений зрит в корень.

Джек:

– Евгений видит Инвестора насквозь.

Мойше обхватил голову руками и принялся тереть голые места там, где прежде росли пейсы. У Врежа Исфахняна было такое лицо, будто его укачало. Иеронимо вернулся к мрачным предсказаниям, которые никто не слушал. Наконец Даппа сказал:

– Нигде в мире мы не будем так уязвимы, как здесь и сейчас. Самое неудачное время открывать тайну.

Все молча с ним согласились.

– Ладно, – постановил Мойше. – Скажем ему в Египте и будем надеяться, что он на радостях от нечаянно привалившего богатства простит нам прежний обман. – Он помолчал и вздохнул. – Ещё вопрос: зачем ему раис и старший янычар, чтобы забрать гребцов?

– Так принято, – отвечал раис. – Странно было бы, если бы он поступил иначе[20].

– Помните, что мы имеем дело с французским герцогом, а он будет во всём держаться правил, – добавил Вреж.

– Только один из нас может сойти за янычара, – сказал Джек. – Дайте мне тюрбан и остальное.

– Даже если герцог посмотрит мне прямо в лицо, он вряд ли меня узнает, – сказал Джек. – В его доме моё лицо было почти всё время закрыто – иначе бы он не принял меня за короля Луя. Я убрал шарф от лица в последнее мгновение…

– Но если в твоём рассказе есть хоть капля правды, – возразил Даппа, – таких драматических мгновений не видывали в театре…

– К чему ты клонишь?

– За этот миг твоё лицо навсегда запечатлелось в памяти герцога.

– Надеюсь, что да!

– Джек, Джек, – мягко возразил Мойше, – ты должен надеяться, что нет.

Только Мойше, Даппа и Вреж знали, что Инвестор последние несколько лет прочёсывает все бухточки и рифы Средиземного моря в поисках человека, которого мусульмане называют Али Зайбак. Мойше и Даппа отправились вслед за Джеком к мешку с одеждой, изводясь и ломая руки. Вреж был совершенно спокоен.

– Тогда Джек был длинноволосый, заросший щетиной и куда плотнее. Теперь его лицо и голова выбриты, а сам он исхудал и загорел дочерна. Думаю, его вряд ли узнают – если он не станет снимать штаны, – сказал Вреж.

– За каким дьяволом мне их снимать? – огрызнулся Джек.

Подошла шлюпка. Джек и раис спустились в неё. Даппа отправился с ними в качестве переводчика – все решили, что Джеку не стоит обнаруживать знание языка французских бродяг. Шлюпка доставила их вовсе не на «Метеор», а в ту часть гавани, где у длинного каменного пирса стояло не менее десятка французских боевых галер. Два босоногих французских моряка привязали шлюпку к концу пирса. Шёл отлив, так что аль-Гурабу, Джеку и Даппе пришлось выбираться на раскалённый пирс по верёвочной лестнице. Здесь их встретил тот же молодой офицер, что утром доставил письмо, – горбоносый, с неправильным прикусом. Он небрежно поклонился. Адъютант представил их офицеру и назвал его имя: Пьер де Жонзак.

– Передай мсье де Жонзаку, что у него невероятно маленькие ноздри, – сказал Джек на самом вульгарном сабире, какой только мог изобразить. – Должно быть, это помогает ему в общении с господином.

– Ага янычар приветствует тебя как воин воина, –