Андрей Первозванный - Александр Грищенко

Но лишь об одном печалился Пётр: как бы не оказались бездейственны силы Онисифора, ведь не принял он ещё печать Христову. Когда же размышлял он об этом, то голос с неба и говорит ему: «Прикажи ему сделать всё, что хочет, — так удостоверю Я его, как он желает». Говорит тогда Пётр бывшему богачу: «Давай, чадо, попробуй и ты сотворить что-нибудь подобное». Осмелел Онисифор и, подойдя к верблюду, приказал ему: «Во имя Господа Иисуса Христа и Его апостолов приказываю тебе, о верблюд, пройти через иголку!» И тотчас верблюд просунул в игольное ушко свою длинную шею… и застрял! Испугался тогда Онисифор и спросил апостола: «Почему же не прошёл он целиком, но только до шеи протиснулся?» И ответил Пётр: «А всё потому, что не крещён ты во имя Христово». И обратился к нему Онисифор: «Нет у меня нужды разузнавать о чудесах, ведь теперь я действительно верую во имя Христово. Итак, Пётр и вы, отцы-апостолы, войдите в дом мой и отдохните с дороги». Когда же зашли они туда, крестилась в ту ночь целая тысяча душ.

А на следующий день та женщина-блудница, которая всё ещё висела, прицепленная к облаку, узнала о случившемся и стала плакаться: «О, как же я не оказалась достойной уверовать вместе со всем городом? Ведь всё своё имущество раздам я нищим, а в доме своём девичий монастырь обустрою». Услышав это благое волеизъявление, вышел к ней Пётр и говорит: «О женщина, приказывает Владыка Христос, чтобы спустилась ты с воздуха на землю». Тотчас же опустилась она на ноги, нисколько не пострадав, а затем имущество своё руками апостолов раздала она нищим, было же его четыре литры золота и множество одеяний, а дом свой, как и обещала, сделала девичьим монастырём.

Апостолы же Господа нашего Иисуса Христа учредили в просвещённом отныне Городе варваров Церковь Христа, Бога нашего, — всех верующих во имя Отца и Сына и Святого Духа. И, рукоположив епископа, пресвитеров и диаконов, предали они их Богу, в Которого те уверовали и Которому слава и держава во веки веков, аминь!

Никита так привык уже к размеренному и сладкозвучному голосу Арефы, что внезапный ответ оппонента показался ему вороньим карканьем:

— А какое все эти россказни о верблюдах и блудницах, позвольте спросить, имеют отношение к вашему Византию?

— Очень даже прямое, — столь же бесстрастно ответил ему митрополит. — Не так давно, при благоверных царях Михаиле и Феодоре, здесь в Царствующем граде, в Каллистратовой обители, скончался исповедник иконопочитания — монах и пресвитер Епифаний. Убегая от общения с еретиками-иконо-борцами, он прошёл почти по всем берегам Эвксинского Понта и собрал там сведения о проповеди святого апостола Андрея, которые и изложил в составленном им житии. Епифаний этот был человек простой и не очень учёный, что видно хотя бы по стилю его повествования, но был он честный и преданный правде монах, ради неё не побоялся он исповедать веру в божественные образы. Поэтому и писания его заслуживают полного доверия. Так вот что он сообщает:

«В Синопе местные жители показали нам и ложа, и сидения блаженных апостолов Петра и Андрея, и весьма удивительный образ апостола Андрея (о котором они свидетельствовали, что он сотворил множество чудес и что этот образ написан при его жизни и творил знамения), и темницу, которую он самостоятельно открыл, сотворив крест и выведя Матфия и заключённых с ним, что должны были на следующий день умереть, и смоковницы, где он их спрятал, и берег, где он их крестил (а было их, говорят, всего семнадцать), и о семи бесноватых, как они исцелились, и о диких нравах тогдашних, но более — нынешних людей. Амиссцы же, в свою очередь, рассказали нам другое, а также что, когда два брата, наконец, разделили между собой весь мир, Петру выпало просвещать страны Запада, а Андрею — Востока».

«Ничего себе! — чуть не воскликнул вслух Никита. — Оказывается, есть целое житие апостола, а митрополит мне ничего про это не говорил… Впрочем, понятно, его дело — общецерковной и даже государственной важности, не чета моей деревенской проповеди!»

— И всё же я не понимаю, как это может быть связано с Византием, — не унимался картавый.

— Сейчас поймёшь наконец, — отвечал ему уже не без недовольства митрополит. — Итак, из Амиса Пётр пошёл на запад, то есть в ветхий Рим, как потом и его брат Андрей — в Патры Ахейские, а следовательно, должен был также миновать Византий, чтобы переправиться из Азии в Европу. Значит, и здесь побывал святой апостол Пётр, а где он бывал, там всегда проповедовал Христа.

— Но кафедры-то он здесь не основывал! — прокричал картавый.

Голос Арефы окончательно потерял прежнее спокойствие:

— Напомню тогда тебе, что, согласно Священному Писанию нашей Церкви, первую епископскую кафедру святой апостол Пётр основал вовсе не в Риме, а в Антиохии Сирийской, как повествуют…

— Остановитесь, братья, — прервал их вдруг третий, резкий и властный голос, в котором Никита сразу узнал голос святейшего патриарха Николая, носившего по своей прежней должности прозвище Мистик. Не время сейчас спорить, а не то, как это было во времена святейших патриархов Фотия и Игнатия, никогда не найти нам в этом деле согласия. Я пригласил вас сюда по другому, более важному делу, которое, словно адовы врата, грозит ниспровергнуть всю Святую Церковь Христову, чего да не будет!

И Арефа, и его противник, недовольно поглядывая друг на друга, всё же притихли.

— Ещё недавно казалось, — начал издалека патриарх, — миновало время всех губительных ересей, святые храмы заново украсились божественными образами, и даже далёкие варварские народы — болгары и росы — обратились ко свету Христовой веры. Вот и недавно мой доверенный человек, монах Евфимий, отправился к могущественному, но дикому племени алан, чтобы склонить сердце их правителя к послушанию Церкви и империи.

Для картавого эта новость была явно в диковинку. Николай же продолжил, воздев руки:

— Но вдруг, словно рыкающий лев, воздвиглась перед нами новая напасть, будто и вправду все беды Церкви нашей грозят от львов! Лев Исавр воздвиг гонение на святые иконы, Лев Армянин возобновил его, и вот теперь Лев Македонянин дышит злобой на Святую Церковь. Уже сразу после восшествия на престол покусился он на власть церковную, низверг с престола патриарха Фотия и поставил вместо него своего брата Стефана. А теперь хочет он нарушить все церковные и гражданские уставы: взял себе уже четвёртую жену, прижил от неё сына и заставил своего дворцового пресвитера обвенчать себя с ней. Ладно, ради спасения державы согласился я крестить его сына — его же самого на великий праздник Рождества не допустил войти Царскими вратами в Великую Церковь, так что входит он туда теперь с правой стороны, в митаторий. И делает вид, что ему только и нужно, что причаститься Святых Таин, и слёзно молит всех иерархов: «Надеюсь, — говорит, — на Христа, Сына Божьего, Который сошёл с небес ради спасения нас грешных. Да сжалится Он надо мною, самым грешным из всех, и обнимет, как блудного сына, и вновь примет меня в Свою вселенскую апостольскую Церковь — благодаря молитвам общего отца нашего патриарха и всего вашего святого сонма» — вот чем он лукаво и льстиво мнит поколебать твёрдость нашего клира. На самом же деле требует он разрешить ему вход в церковь не без умысла, полагая, что тем самым я признаю законным его четвёртый брак, попирающий все устои божеские и человеческие.