Звезды, души и облака - Татьяна Шипошина

— Не заболели.

— А, может, вы просто не хотите мазки брать? И анализы делать?

Это было правдой. Ещё когда была Надя, можно было это сделать, в тяжёлом случае. А с тётей Верой — невозможно, по определению.

А делать, мне самой — это значило оставить интернат без врача, и часа на два, если не больше. Вот в чём была причина.

— Безобразие! Ужас! — возмущалась куратор. — Я буду писать акт и буду вас штрафовать! И вообще, я и не думала, что здесь у вас столько нарушений. На месте директора я бы объявила вам выговор! Строгий! Очень строгий! Я вначале пыталась противостоять и что-то объяснить куратору. Затем я просто молча слушала её, затем — молча сопроводила её в кабинет директора. Писать акт.

В кабинете директора куратор продолжала возмущаться, а директор кивала ей с удивлённым видом, и сокрушённо качала головой.

Вторая комиссия пришла в понедельник, прямо с утра, с девяти часов. Это были два фельдшера из СЭС, обычно проверяющие на педикулёз.

Едва-ли они пришли по сговору с директором, просто их послали так вовремя. Тут мне можно было бы помочь, если бы…

— Надежда, помоги! Ты же детей принимала ещё со мной,'— позвонила я новому завхозу — по старой дружбе. — Пока я СЭС придержу, пробегись, высади тех, кто с гнидами. А то моей тёте Вере это не под силу.

— Извини, Наталья, — ответили мне на другом конце провода. — Я занята, и этого сделать не смогу.

Комиссия, конечно, почти всех вшивых «клиентов» нашла.

— Как это так, Наталья Петровна? Уже года три у вас ничего не было, и вдруг… Вы уж извините, но мы вынуждены всё в акте указать.

— Делайте, как положено, — сказала я. — Я исправлюсь.

Снова написали акт, и снова возмущалась директор. Комиссия по педикулёзу ушла. Директор вызвала меня к себе в кабинет, примерно через полчаса..

— Наталья Петровна, я хочу вам сказать, что, как врач, вы меня устраиваете. В нашем интернате — вы на месте, и мне спокойно за медицинскую часть нашего учреждения. Но вы должны знать, что у вас — уже два выговора и штраф. В среду, после пятиминутки, это пойдёт в приказ. А в четверг к вам придут проверять прививки. И, я уверена, найдут там у вас немало нарушений. Я думаю, что это будет третий ваш выговор, и я просто уволю вас, уволю по статье. Если только вы мне не скажете в среду, что вы, наконец, будете жить нормально, как все люди. Так что, вы подумайте об этом хорошенько. И сделайте правильные выводы.

— Я ведь думала, прежде чем прийти к вам, Галина Николаевна. Я думала, прежде чем начать проверять кухню, — сказала я.

— Вы решили предпринять попытку изменить мир?

Я не замахиваюсь на мир, — сказала я. — Но я живу так, как я могу жить.

— В любом случае, у вас есть время. Подумайте ещё немного.

— Галина Николаевна! Но ведь и у вас оно есть, это время!

— До свидания, Наталия Петровна. У меня ещё много дел, — сказала директор.

И на этом разговор был закончен.

Не могу сказать, что я не ожидала чего-то подобного. Но чтобы так сразу, и с таким напором…

Значит, я попала в точку. В самое больное их место я попала. И, теперь уже, не было мне пути назад.

Как ни странно, сильнее всего мне было обидно за Надю. Как же ты могла, Надюша. Купили тебя, купили с потрохами. Вот оно, предательство. Вот она, свобода выбора. И моя Надюша выбрала.

Да, выбрала. Прости, Господи…

И за директора мне тоже было обидно.

Я ведь не могла не видеть её сильных сторон. Крепкий, целеустремлённый характер. Ум, проницательность. Умение управлять людьми. И ведь она справляется с интернатом, умеет вести дела. Что есть, то есть. И если бы эта сила… Если бы эта сила действовала бы по Божьим законам — я первая пошла бы в подчинение такому директору. А она бы могла… Как бы могла она! Но нет! И эта сильная женщина — тоже сделала свой выбор.

Так что же мне делать? Как быть?

Во вторник утром я пошла в церковь. И когда молебен закончился, я подошла священнику. Видимо, что-то такое было написано у меня на лице, что священник остановился.

— Батюшка, мне надо поговорить с вами. Священник постоял немного и сказал:

— Пойдём со мной, в трапезную.

И там, в церковной трапезной, за широким столом, я рассказала пожилому и усталому батюшке всё, что случилась со мной. Всё, что случилось на интернатской кухне.

— Как поступить мне, батюшка? Как сделать, чтобы это было — по-Божески?

— Да, положение твоё нелёгкое. И доказательств — действительно, нет. Хотя заявление в прокуратуру можно было бы написать.

— Они выиграют все суды. У них там покровители и защитники.

— Пожалуй, что так. Значит, директору ты уже говорила… Ну что же, пусть будет, как в Библии сказано. Сказала наедине, а теперь — скажи в собрании. Всё скажи, на своей пятиминутке. Перед всеми, вслух.

— Тогда мне придётся уволиться. Или ждать, пока по статье уволят.

— Это так.

— Да я бы уволилась. Но мне детей жалко. Я к детям привязана. Там — и сироты у нас. Хочу помогать…

— Эх, милая! — сказал священник. — Помнишь ли, что Господь сказал: «нищие — всегда будут средь вас. Меня, меня сохраните в своём сердце», — вот что он сказал. И всё, что нужно, будет у вас. Кому — сироты, чтобы им помогать, кому — нищие. Кому — служить, кому — книги писать. Будут тебе сироты, если будет воля Божья на то. Иди, иди с миром.

Иди, Господь с тобою.

И батюшка благословил меня.

Потом я позвонила Васе, на объект. Вася всё понял, с полуслова.

— Давай, давай, — сказал он. — Хватит тебе, вытаскивай вторую ногу. Хорошо, что жива, и хорошо, что не тюрьма. И не психушка. А со всем остальным — справимся, я думаю. Давай.

Господь со мной, чего устрашуся?

Я сказала всё, вслух, в среду на пятиминутке.

И про двойную бухгалтерию, и про кости в холодильнике, и про запуганных, «ручных» кухонных. Про то, как кладовщик — не додаёт, или забирает часть продуктов. И про «ручного» завхоза. И про молчащих воспитателей, не имеющих сил поднять головы — из-за своей нищеты.

С видом хитрым и злорадным сидела «старшая». Теперь она знает все механизмы воровства и, возможно, попытается использовать эти знания в своих целях. А может, и нет. Может, просто будет теперь в доле, как и все, здесь сидящие. Кроме завуча.

Так, как будто её не касается, сидела завуч. Завуч довольствуется тем, чем ей разрешено быть. Хоть бы и директорским эхом…

Опустив голову, сидела Надя, новый завхоз.

Нервничала бухгалтер.

Постоянно хотела прервать меня «шефа», наступая довольно нагло, но я продолжала говорить, и она замолчала.