«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

Теперь мне нужно приступить к рассказу о первом нашем путешествии, которое не было свадебным, но которое так полушуточно называли. Мы не имели свадебного путешествия, и проведенные нами осень, зима и начало весны прошли в очень тяжелых условиях — с болезнями, голоданиями, часто во враждебной обстановке. Длинных академических каникул не предвиделось: обстановка была слишком неблагоприятна — польская и гражданская войны, полная хозяйственная разруха. Максимум, который мы могли получить, это — трехнедельный отпуск, который решили провести у моих родителей. Они звали нас беспрестанно. «Хочу видеть Юлю; скорее, скорее приезжайте», — писала мне мать.

По поводу предстоящего знакомства у меня были большие опасения, прежде всего — со стороны характера моей матери. Обладая наблюдательностью, остроумием и веселым нравом, она, играя, разрушала все мои увлечения: «А, ты прошелся с Лизой Ч.; очень милая девица, как будто серьезная. Только одно нехорошо: не перестала делать пи-пи в постель. Альвина Леопольдовна не знает, что предпринять». Или: «Ты слушал музыку с Антониной Федоровной П.? Как это она обратила на тебя внимание; ведь гораздо старше тебя. Ты еще не встретился с ее поручиком? Ну, еще встретишься…» Или: «А Юлия Ивановна Ч. (другая, не похожая на тебя, Юлия Ивановна) вешается теперь на твою шею; не радуйся, это ненадолго». Или: «Ты был в театре с барышнями С.: славные барышни, веселые, живые; только почему они не моются». Почти всегда это было верно, но на меня действовало удручающе, и всю мою юность, проведенную в Смоленске, я боялся острого взгляда моей матери.

Кроме того, я не знал, что именно, с точки зрения элементарных удобств, мы найдем на новом месте жительства моих родителей, где я не бывал никогда раньше. В 1910 году на наши семейные сбережения мать купила 250 десятин леса в Коломенском уезде. Построек не было никаких. Она продала 40 десятин дров, выкорчевала пни и получила пахотную землю. Из своего леса мама выстроила хороший дом с хорошими хозяйственными постройками, но по неопытности не обратила внимание на кладку печей, были трещины, и дом сгорел; там погибла и моя первая библиотека. Тогда на другом месте она построила дом меньших размеров, а также — хлев, сенной сарай и все, что нужно; завела большое хозяйство.

К сожалению, у мамы сложились отвратительные отношения с крестьянами ближайшего села Карасево, и тут она не виновата. В течение долгих лет крестьяне беспрепятственно пользовались этим пустовавшим участком и, когда на постоянное жительство там появился новый владелец, встретили его враждебно: тут ничего нельзя было поделать. С приближением революции мама почувствовала усиление враждебности и успела продать свое имение. Она приобрела в том же уезде, но на значительном расстоянии от Карасево, хутор с небольшим участком земли (пахотный клин, лесной клин, заливные луга) около маленькой деревушки Бабурино в трех верстах от фабричного города Озеры. На прежнем месте, в Аниково, я бывал неоднократно, и мне очень нравилась там лесная глушь; сюда же, в Бабурино, ехал первый раз.

С наступлением теплого времени опять стал вопрос об одежде для меня: было бы смешно обращаться за ордером еще раз, и ты вытащила старые полосатые балконные занавески. Парусина оказалась очень хорошая; после нескольких моек полосы почти отошли, и та же Марья Степановна Шиллингер сшила мне хороший летний спортивный костюм, только чуть-чуть полосатый. Предстояло обеспечить себе проезд. Расстояние было маленькое — 138 километров, но достать билеты для поездки по железной дороге, несмотря на наши мандаты, оказалось совершенно невозможно. Я ехал с мандатом от ВСНХ на выполнение магнитной съемки в Коломенском уезде[328], ты — от Трамота на выполнение погрузок кирпича на станции Озеры. Никакая протекция, ничего не помогло: билеты не получили. Тогда вспомнили о пароходах и решили: ехать пароходом от Москвы до Коломны, а оттуда — поездом до Озер. Это оказалось легче.

После долгих хлопот мы получили палубные места на определенный день и час, и вот идем на набережную в сопровождении Ивана Семеновича, который несет наш, довольно значительный, багаж: продовольствие, подарки, белье на три недели. Я обновляю новый костюм. Вдруг сзади раздается голос: «Спасибо». Мы продолжаем идти, не думая, что это относится к нам. «Спасибо, товарищ». И затем уже требовательным тоном: «Товарищ, я говорю это вам». Оборачиваюсь. Мужчина, шедший сзади, любезно кланяется и разъясняет: «Я благодарю вас, товарищ, потому что вы научили меня, что можно сделать из балконных занавесок. Только вот придется несколько основательнее мыть их, а то походить на зебру не хочется». Болтая с любезным спутником, прибываем к пароходу.

Огромная толпа; посадки нет. Ждем час, другой. Начинают посадку: толпа рвется; еле отстраняют безбилетных и то, по-видимому, не всех. Наконец, мы — на палубе. Кое-как находим себе место и садимся на своих чемоданах: больше не на чем. Отходить от мест — опасно: вещи исчезнут моментально. После значительного промедления пароход трогается. Казалось бы, все неблагоприятно. Предстоит бессонная ночь. Ресторан на борту есть, но забит пассажирами, и в нем ничего нет. Мыться — тут же, из-под крана. «Удобства» — такие, что хуже трудно найти. И все-таки мы веселы. Пароход — уже за Москвой: начинаются поля и леса, подмосковные пригорки, иногда с живописными усадьбами или монастырями, а главное, мы — не в Архангельском переулке, дышим чудесным вечерним речным воздухом. Провизия есть: закусываем. Из чемоданов и пальто мастерим что-то вроде постели, где один из нас может спать под бдительным надзором другого. Я настаиваю, чтобы спящим была ты, но ты упираешься.

Немного знакомимся с публикой, которая разнообразна и живописна. Иногда пробегаемся, я или ты, по палубе, чтобы лучше видеть пейзаж или встречные суда. И замечаю, что ты вовсе не так равнодушна к красотам природы, как часто хочешь показать; просто не любишь болтливых излияний и вскриков. С пароходом не все идет гладко. Машина работает с явными перебоями, но все-таки работает. По пути оказываем помощь встречному буксирнику, севшему на мель, и возимся с ним около часа, что дает едущим приятное развлечение. Так наступает ночь; ты прикладываешься на минуточку и засыпаешь; я сижу около и подремываю. Просыпаешься довольно рано, чтобы успеть помыться и сделать все необходимое до пробуждения публики; потом я выполняю ту же программу, и нам удается добыть горячего чаю, что сразу повышает настроение. Восходит солнце. Чудесно, и как чудесно мы себя чувствуем! Расспросами у публики стараемся выяснить, что ждет нас в Коломне, и узнаем огорчительную вещь: поезд из Голутвина до Озер ходит два раза в неделю; иных возможностей нет. Лошадь, чтобы проехать 38 километров, достать можно, но это будет стоить сумму, превышающую наш двухмесячный совместный заработок, и у нас ее нет. Дней [отправления] поездов никто точно не знает. Если поезд ушел вечером накануне, то нам предстоит провести в Коломне несколько дней.