Цифры нации - Николай Старинщиков

И как ни настаивал Большов, Ревком не стал заниматься сморщенным человеком. Зато потом явился в правительство прокурор Вершилов, ему словно делать нечего было – дай по кабинетам прошествовать. До Большова потом дошло, что интересуется прокурор не чем иным, как цифрами нации, о которых якобы стало известно от Татьянохи. Явившись под конец к Большову, прокурор заговорил на эту же тему, ссылаясь на недавнее вымогательство двух миллиардов. Вымогательство было, да как-то само собой рассосалось – ни вымогателей, ни угроз. Как нет до сих пор ни Жердяя, ни Виноградова. Зато есть Римов. Сидит себе в изоляторе и в ус не дует.

– Ну, это вы зря так-то, – сказал осуждающе Большов. – Он, может, вообще ни при чем – суда-то пока что не было…

– Не было, – согласился Вершилов. Потом, подумав немного, вдруг выпалил: – А не пора ли нам цифры нации применить?

– Какие еще цифры? – насупился Большов. – Я даже не знаю, о чем вы.

– Ну как же! Каждому из нас были присвоены индивидуальные номера… Потом их засекретили, но у вас имеется допуск, потому что по-другому не может быть.

– Допустим… Имеется у меня – и что?

– Не пора ли нам принять стратегическое решение… Это же, насколько я понимаю, код доступа к ресурсам правительства. В разрозненном виде эти номера использовались при голосовании, а вместе – это ключ… Жердяй как-то раз поделился со мной. Этим же кодом можно запустить Машину возмездия, если хотите…

Странно было слышать подобные слова от государственного человека. Запустить, если хотите…

И председатель правительства решил молчать, отчетливо понимая, что визит прокурора многого стоит, что надо нос по ветру держать. Короче, не надо спешить, Лева! Еще не время. Жердяя нет, а прокурор почему-то ссылается на него до сих пор…

Избавившись от липучего прокурора, Большов взял со стола телефон, набрал номер Кошкина Владимира, но в ответ услышал лишь голос автоответчика: «Абонент занят или вне зоны действия сети…»

Телефон Софьи Степановны тоже молчал, словно его отключили.

Разбирательство по уголовному делу проводилось в форме дознания – быстро и без участия адвоката. Суд тоже прошел скорехонько. Встать! Сесть! И тихонечко так по укатанной процедуре.

– Обвиняется…

– Я не виноват!

– Какие у вас доказательства, подсудимый?

– Меня там не было!

– Понятно… Значит, доказательств у вас никаких…

Потом снова: встать-сесть… Приговор… Признать Кошкина виновным в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи сто восемь через пятнадцатую, то есть в покушении на электронную безопасность государства.

Остальные обвинения отпали сами собой, поскольку не было ни потерпевших, ни свидетелей. Однако и этого было достаточно, поскольку подсудимый приговаривался к высшей мере социальной защиты с направлением в государственный цирк. Так и оказался недавний хакер в городском следственном изоляторе, в одной из камер со стальными поперечными жалюзи на окошке, сквозь которое видно лишь небо. Камера была крохотной, размером два на четыре метра. Кроме того, в ней оказался товарищ по несчастью. Товарищ был осужден раньше и даже успел освоиться. Впрочем, в подобных камерах товарищ бывал и раньше, поскольку проверял в них режим содержания. Сокамерником оказался Римов. От бывшего комиссара полиции остались одни глаза. Остальное было чужим, так что Кошкин даже не признал его вначале.

Они разговорились, и Кошкин, будучи переведенным из внутренней тюрьмы Ревкомиссии, стал расспрашивать о местных порядках и новостях с воли.

– Как оно там?

– По-старому, – тяжко вздохнул Римов. – Республикой правит искусственный интеллект. У нас нет выхода, нас уничтожат во время боя, а потом закопают, как дохлых собак… Или скормят крокодилам в зоопарке.

– Откуда у вас такая информация? – удивился Кошкин. – Такого не может быть в свободном государстве…

– Так точно. Не может… – Римов понизил голос. – Я тоже в это не верил, пока был студентом… Ты отказался от адвоката, согласился на расследование в упрощенной форме, поэтому сохранил свое рыло.

– Вроде того…

– А я с обвинением не согласился, требовал адвоката, которого мне так и не предоставили, но мое рыло при этом сильно пострадало, а вес уменьшился – у меня штаны слетают теперь при ходьбе.

– Но я никогда не подумал бы, чтобы вас. Другое дело – я, хакер. Я покушался на электронную безопасность. Я давно в это дело втянулся, не могу без него, потому что это как колода карт для игрока.

– Действительно.

– Но ничего, – усмехнулся Кошкин, – как-нибудь выкручусь. Мой позывной в Сети – Гламурный Хук… Назвался однажды, а потом так и прилипло, – пояснил он. – В переводе, конечно, звучит ужасно… Очаровательный крюк или что-то в этом роде.

Римов замер с открытым ртом. Гламурный… Неисповедимы пути твои, Боженька. Если это действительно Хук, то именно перед ним Римов поставил задачу – подобраться вплотную к искусственному монстру и, по возможности, взломать хранилища информации. При этом он сразу же переслал часть гонорара. Затем еще несколько раз высылал, отчетливо понимая, что результата может не быть – слишком сложной была задача. В итоге заказчик и исполнитель оказались в одной камере по разным уголовным делам. Это не было обычным совпадением, это были происки Татьянохи. Вжопеноги решил добить бывшего однокурсника Римова. Он до сих пор доказывал: не ум и порядочность важны в юридическом ремесле, а изворотливость, хитрость и подлость.

– Что вас в этом смутило? – спросил Кошкин. – Вам не нравится слово «гламурный»?

– Ни в коем случае, – ответил Римов, отводя взгляд. – Меня не это беспокоит… Нас подвели к одному знаменателю, включая стариков и детей… Теперь мы лишь некий продукт, сырье, из которого можно хоть что-то выжать…

Римов не стал говорить, что именно он поставил перед Хуком задачу. Для чего ему знать… Пусть это останется в тайне для него навсегда, думал он лихорадочно. Не надо бередить рану… И перевел разговор на отвлеченные темы. Он не хотел даже думать о том, что их ждет. Он говорил о принципах, на которых строилось право в старые времена, о наказании и его соразмерности совершенному проступку. Но Кошкин слушал вполуха, возвращаясь к реальности. Он почему-то считал, что бой на арене цирка – это всего лишь исправительные работы, после чего их отпустят с миром. Он, как и предшественники, осужденные по данному виду наказания, ошибался, поскольку был изначально введен в заблуждение. Это не были исправительные работы, это был билет в один конец…

Дни тащились, как утомленные безводьем верблюды. Кошкин и Римов находились, как и прежде, в городской тюрьме – с той лишь разницей, что их не таскали теперь на допросы. Кормили их так, что лишь бы не сдохли. Потом пищу для Кошкина вдруг заменили. Это были полноценные отбивные из ресторана. Прием пищи происходил при двух надзирателях, и, как бы Кошкин ни пытался, ему не позволяли делиться пищей с Римовым – тому полагались пустые щи, в которых плавала капустная кочерыжка. Кроме щей, полагался также кусок ржаного хлеба, от которого потом мучила изжога.