Холмы Смерти - Роберт Говард

Стальной клинок неизменно оказывался в том месте, где это было нужно. Ни долей дюйма ниже или выше, ни долей дюйма левее или правее. Не было такой уловки, которая могла бы сбить пуританина с толку и заставить его отступить. Холлинстеру случалось видеть более, так сказать, блестящих и эффектных фехтовальщиков, чем Кейн — как в Англии, так и на Континенте. Но, увидев своими глазами, как виртуозно владеет рапирой пуританин, он мог с уверенностью сказать, что Соломон Кейн был из них всех самым безупречным, самым хитроумным… и самым опасным.

Юноша ни секунды не сомневался, что Кейн мог бы одним точным ударом завершить поединок, но у пуританина были другие намерения. Он наступал и наступал, выписывая сверкающие узоры острием своего клинка перед лицом сэра Джорджа с такой скоростью, что тот уже не помышлял ни о чем, кроме защиты… и говорил.

Голос его был совершенно ровен и спокоен, находясь в пугающем контрасте с бешено летающей рукой. Невозможно было понять, как такой голос и гадая рука могли принадлежать одному и тому же человеку.

— Нет, сэр, вам не стоит подставлять грудь. Я видел, что случилось с саблей юного джентльмена. Мой клинок выкован лучшими мастерами, но я не собираюсь им рисковать… Не подумайте, что я намерен вас стыдить. Мне самому не раз доводилось носить под камзолом кольчужную рубаху, хотя и не такую прочную, как ваша… По крайней мере, она вряд ли бы остановила выпущенную в упор пулю. Но, как бы там ни было, Господь наш в своей бесконечной мудрости сотворил человека таким образом, что не все жизненно важные органы помещаются у него в грудной клетке. Достойно сожаления, что ваше владение рапирой не слишком хорошо, сэр Джордж, но, боюсь, этого уже не исправить.

Право, мне почти стыдно вас убивать. С другой стороны, когда человек давит ногой ядовитую гадину, его менее всего заботит, к какому виду она принадлежит…

Эти небольшая речь была произнесена просто, искренне и серьезно, без малейших следов язвительности или злобы. Успев уже понять характер пуританина, Джек знал, что в устах Кейна эти слова никак не могли быть насмешкой, предназначенной заставить соперника потерять голову. Видимо, это почувствовал и сэр Джордж. Дворянин и так был бледен как смерть, после этих же слов он вовсе посерел.

Бануэй двигался, как испорченная марионетка, руки его отказывались повиноваться командам взбудораженного мозга, мышцы сводило судорогами от усталости.

А одетый в черное Соломон Кейн стал казаться сэру Джорджу самим Повелителем Тьмы, которому тот служил всю свою грешную жизнь. С какой-то сверхъестественной легкостью и небрежностью пуританин сводил на нет все его самые отчаянные усилия обороняться.

Неожиданно Кейн на мгновение замер. Он пожал плечами, как если бы ему предстояло малоприятное дело, которое тем не менее необходимо совершить, причем как можно скорее. Сэр Джордж, опустив руки, судорожно хватал ртом воздух, даже не в силах пошевелиться.

— Довольно! — разнесся над песчаным берегом низкий голос пуританина, заглушив даже рокот прибоя. — Не будем затягивать это худое дело!

То, что за этим последовало, произошло слишком быстро, чтобы успел среагировать человеческий глаз. Холлинстер окончательно уверился, что видит работу фехтовального гения. Кейн мог быть и взрывным, и блистательным, когда того требовали обстоятельства, но вовсе не собирался придавать шик тому, что считал необходимой, пускай и скверной, работой. Джек увидел лишь движение, скользнувшее от бедра — словно бы в руках Кейна была серебряная молния… И вот уже сэр Джордж Бануэй, мертвее мертвого, лежал у ног пуританина. Тоненькая струйка крови вытекала из его пустой левой глазницы на песок.

— Прямо в мозг, — сумрачно вымолвил Кейн, вытирая о рубашку покойного рапиру, на кончике которой темнела одна-единственная капелька крови. — Он так и не узнал что сразило его, и не почувствовал боли. Милостив наш Создатель, даровавший ему такой легкий конец! Но меня не радует победа — он был далеко не ровня мне. Пускай этот человек и был завзятым мерзавцем, но… Что ж! Господь милосердный рассудит нас с ним в день Страшного Суда…

Успевшая прийти в себя Мэри, счастливая, что наконец все закончилось, всхлипывала в объятиях Джека. Между тем за каменной грядой небо осветилось странным заревом, а чуть позже послышалось и характерное гудение пламени.

— Смотрите, горит особняк Бануэев! — привлек Холлинстер внимание погрузившегося в мрачные думы Кейна.

Над черной крышей мрачного строения стелился жирный дым и проносились языки огня. Удирая, пираты подпалили дом, справедливо полагая, что огонь скроет все следы их преступной деятельности. Вскоре разбушевавшаяся огненная стихия заставила даже померкнуть луну. На черные воды легли багровые блики. Пиратский корабль, на всех парусах уходивший от берега, казалось, плыл в кровавом потоке. Алое зарево пало на его паруса.

— Через моря крови лежит его путь! — воскликнул Соломон Кейн. Суеверия и поэзия, дремавшие в его душе, сплавились в слова пророчества, как это с ним изредка случалось. — Кровава будет стезя его, и проляжет она через воды смерти! Хаос и разрушения станут провожатыми дьявольского судна, сам ад следует за ним! Страшен будет конец его и черна посмертная участь!..

Затем, отвернувшись от жуткого зрелища, пуританин, напоминавший сейчас библейского пророка, склонился над Джеком и его возлюбленной.

— Я бы перевязал твои раны, мой юный друг, — сказал он неожиданно ласково, — но, говоря по правде, они не очень серьезны. Я также слышу доносящийся с пустоши топот копыт — скоро подоспеют твои друзья. Труды и испытания порождают силу, счастье и покой. Кто знает, может быть, благодаря этой ужасной ночи, которую вам довелось вместе пережить, дальнейший ваш путь будет легок и прям!

— Но кто же вы, милостивый сударь? — воскликнула девушка, ловя его руку и прижимая к губам твердую ладонь. — Кого нам вспоминать в благодарственных молитвах?..

— Молитвы должно возносить Господу. С меня же достаточно того, что ты цела и невредима и находишься в безопасности, в достойных руках, а твой преследователь навсегда оставил тебя, малышка, — с нежностью ответил мужчина в черном. — Теперь ты выйдешь замуж за этого славного юношу и народишь ему крепких сынков и прекрасных дочурок.

— Но кто вы? — не отступала Мэри. — Откуда вы пришли и что здесь ищете? И куда направитесь дальше?

— Я — вечный странник. — В холодных глазах высокого мужчины зажегся странный, неуловимый, почти мистический огонек. — Пришел я из-за заката, а суждено мне уйти за рассвет, куда путь мой проложил Господь. Ищу же я… спасение души, наверное. Я прошел до самого конца дороги, имя которой месть. Теперь пойду по другой — она зовется жизнь… А сейчас я должен оставить вас. Близок рассвет, и дорога зовет…

Пускай мы с вами больше никогда не встретимся, но знайте: я сделал лишь то, что должно было быть сделано. Труды мои завершены, и тот, кто пролил кровь, умер. Но есть и другая кровь, взывающая об отмщении, а значит, есть кровавый след, требующий возмездия. Господь избрал меня своим орудием, а орудие не в силах по собственной воле покинуть направляющую его руку. Пока под солнцем торжествует ало и приумножаются горе и страдания, пока злодеи торгуют людьми, убивают мужчин и глумятся над женщинами, пока обижают слабых и беззащитных — людей ли, животных… до тех пор не знать мне отдыха и успокоения, не ведать мира ни за сытным столом, ни в теплой постели. Прощайте!