Повелитель войны - Иван Петров

Сорокатысячный корпус Собутая двинулся в глубокий рейд на юг, не обращая внимания на запертые города, и дошел до заставы Туньгуань, намертво перекрывшей горный проход в долину Хуанхэ. И там встал. Неоднократные попытки продвинуться дальше не дали ничего. Надо было дело делать, а не лоб себе разбивать, и Собутай повел дивизии в обход, по горным тропам. Переход Суворова через Альпы, в данном случае через хребет Суньшань, удался. Войска вышли в долину у города Жучжоу, но тут императора забила истерика, и из Шаньдуна был отправлен особый корпус – около двухсот тысяч солдат. Битва произошла у городка Синьхуаин, примерно в десяти километрах от южной столицы. Монгольские дивизии были вымотаны горным переходом, и продвинуться дальше не удалось. Впервые – ничья. Собутай был вынужден отступить. Он был в бешенстве, но сколько ни ори, лошади этих криков не понимают. Конская часть корпуса в горах выработалась в ноль. А пешие монголы ненамного лучше китайцев. Похрабрее разве.

На конец года нами было взято восемьсот шестьдесят два города и городка, окруженных стеной и прочими укреплениями, в том числе – срединная столица Цинь Жунду, а также северная и западная столицы. В восточной сидел Пусянь: надутый, важный и развоевавшийся, к концу года перешедший в наступление и отобравший у киданей еще Шэньчжоу и Гуанин. Руки до Пусяня у нас так и не дошли. В южной столице сидел император. Я сделал еще одну попытку поговорить и переслал ему предложение: отказывается от титула, признает Цинь вассалом Монголии и сдает все города, которые пока удерживает. Отказался. Прав. Я бы тоже отказался. Больше всех этому обрадовался Собутай, он у нас очень мстительный товарищ. Глядя на его лицо, думаю: может, и зря император так поступил.

Поеду домой, соскучился.

…Мясорубки пока не изобрели, да и изготовить ее в местных условиях ни один литейщик и кузнец не возьмется. Поэтому доставленную лесным сватом кабанятину, оленину и лосятину просто очень мелко нарубили и перемешали. Тесто приготовил и пельменей наделал. Хорошо, что моя женская бригада помогла, быстро схватывают. У китайцев пока манты не изобрели, так что сделал я все-таки вклад мирового масштаба в кулинарную науку. Прошел вклад на «ура». Сам Великий хан Монголии у котла стоял, лично помешивал. И лепил тоже. Не хухры-мухры. Потеплеет – на шашлыки съездим. Еще один вклад организую. А мариновать мясо буду в кефире. С уксусом боюсь намудрить.

…Вот посмеиваюсь я над Пусянем, захватившим в очередной раз восточную столицу Цинь. Ну, досталось человеку смешное имя, вид от рождения хомячковый, чем старше и толще – тем комичнее становится. Но ведь он борется с этим, идет поперек течения жизни. Настоящий мужчина, если по делам смотреть. Упрямый, настойчивый, смелый. А что, нет? Если – меня не боится? Или – боится, но все равно делает? Мужской характер. А то, что внешность подкачала, так что мужчине – внешность? Кутузов одноглазым был. Наверное, еще примеры можно вспомнить. Молодец, Пусянь! Так и надо.

По зиме явился ко мне в Ставку император Железной империи киданей, совсем в расстроенных чувствах. Морозов не побоялся. Не стал я ему выговаривать, что от семьи меня отрывает. Тяжело ему без столицы, и вообще, злой Пусянь замучил, хоть волком вой, жизнь не мила. Поутешил я его, сына старшего к себе в гвардию зачислил, подтвердил все наши договоренности и союзнический договор с империей, дал поручение Мухали. А тот уже перебросил указание одному из своих генералов – Суесяню, их у нас теперь много. Суесянь без всяких хитростей захватил многострадальный город Ляолян и выгнал Пусяня в исходную точку, Цзюляйчен. Без хитрости, потому что работали все-таки китайцы, а Пусянь удрал, так как эти китайцы – из группы войск Мухали. Передали столицу Елюю – владей, царствуй, успокойся. И поехали домой, зима на дворе, у всех отпуск. Тут же Пусянь отнял у Елюя столицу, да еще и провозгласил себя Небесным князем. Каково? Все, от приезда ко мне Елюя до провозглашения Пусяня заняло месяц. Молодец, Пусянь! Но Елюю мы об этом не скажем.

Семь лет моему мальчику, настоящий воин, я в эти годы на пианино репетировал, в первый класс ходил, а мой маленький индеец летом в степи один неделю прожить может, а то и две. И воду найдет, и пищу себе охотой добудет. А я его так ничему и не научил, все брат Хасар старается, лучший стрелок, охотник и воин в нашей семье. Нечему мне моего сына пока учить, рано ему знать то, что потом в жизни пригодится, а что сейчас знать положено – тому мой сын еще меня поучит. Но в поход на лыжах по зимнему предгорью на две недели мы пойдем. Только вдвоем, моим ближе десяти километров я подъезжать запретил. Дежурная охрана на пределе видимости. Это они умеют: нас видят, а мы их нет. Палатка, мешок с припасами на неделю – и мы с сыном. Нет у меня возможности другое время выбрать, а откладывать нельзя. И у меня, и у него – такой возраст. Пусть сам рассказывает потом, какой у него отец был, а не героические песни слушает. Хоть на лыжах его бегать научу, это ему останется, а он меня охоте научит – еде через неделю конец. Или будем семь дней на морозе голодными пропадать? Мужская дружба и не в таких ситуациях спасала. Не даст погибнуть отцу, найдет решение. Правильное и быстрое. Будет гордиться, что самого Чингизхана спас. И это – в семь лет. Справимся, решим задачу, чтобы мама не волновалась. Вот такой у нас Артек получается.

Да нет другого решения. В этом году начинаем потихоньку снижать накал войны с империей и готовить страну к войне с Мухаммадом. Не успеваем мы добиться окончательного перелома в нашу пользу, еще надавим – завязнем. А Мухаммад уже на подходе, года два-три осталось, страна должна отдохнуть перед его неизбежным нашествием. Со следующей зимы минимум наших войск, в спокойном режиме и планомерно, продолжат душить императора. Главное – вести позиционную войну без какого-либо напряжения со стороны Монголии. Пусть наши китайские легионы бьются с императорскими. Но руки мне надо развязать. Этот год – год плавного перехода, он потребуется, чтобы и мысли ни у кого не возникло о возможном нашем отступлении.

Не будет этого. Додушим постепенно, не торопясь, но не завтра. Надо это как-то вдолбить императору и его окружению. Держим лицо. Со следующего года – две дивизии, максимум. Остальные мне понадобятся на западной границе, и очень скоро. Не слишком бы скоро. Ну нет, два года у меня еще есть, не стоит себя накручивать.

На заре туманной юности, на втором курсе института, я допрыгался.

Как с цепи сорвавшись, крутил романы с десятком совершенно разных по всем параметрам девчонок, пребывая на разных стадиях этого захватывающего процесса. Благо – халтурки появились, денежку зарабатывал, мать только вздыхала, когда опять уходил в ночь на одну из работ. Их у меня только официально числилось три помимо учебы и, в сумме, по документам, я был занят двадцать четыре часа в сутки, плюс институт в оставшееся время. О как! Еще с десяток трудовых книжек однокурсников удалось пристроить в пару мест, куда мои товарищи раз в месяц за червонец являлись получать причитавшуюся мне зарплату. Маленькую. Работу делал я. Тот же метод, что и у Стаханова: придумки-наработки, а в основном – отсталость заложенных нормативов, сопряженных с тяжким физическим трудом. Крутился, но восемь инженерных зарплат, не покидая северной столицы… Папаша одной из моих пассий, солидный профсоюзный котяра, уточнив в первый же час знакомства мой финансовый статус студента-сироты, жирным тенором (по-отечески) посоветовал больше не маячить на горизонте. Ну я и завелся. Иногда все равно уставал. Еще на спорт время уходило.