Да будет воля Твоя - Максим Шаттам

Оставалось понять, кто мог свернуть шею Петерсену и почему.

Джарвис Джефферсон постарался проанализировать все улики, включая самые незначительные, которые можно было назвать таковыми только после долгих раздумий. Он даже сделал попытку исследовать отпечатки пальцев, полученных на ферме, хотя их снимал наспех его нерадивый помощник, который, по его собственному признанию, быстро все закончил, заявив, что отпечатки там повсюду, причем столько, что продолжать это занятие нет никакой возможности. Джарвис разложил перед собой десятки страниц с отпечатками пальцев и спросил себя, как он собирается приступать к работе по сличению. А главное, с чем. На этом попытка «научного» подхода к раскрытию убийства Йона Петерсена завершилась. И шериф снова вернулся к методам, известным ему гораздо лучше, а именно к разговорам с людьми и наблюдению. Недели шли, но никто не вспомнил ничего нового. Через месяц у него уже не было иного выбора, кроме как открыть ферму для ее хозяев, чтобы Джойс и Райли могли вступить во владение. Мередит Конвел очень огорчилась, ибо привыкла, что у нее в саду, в домике на колесах, постоянно есть общество, а Джарвис позаботился выяснить, сможет ли теперь Райли есть досыта, когда его больше не будут снабжать пищей когорты милосердных лютеран.

Но все происходило само собой, благодаря щепетильности одних и упорству других. Те же самые лютеране, что на протяжении месяца обеспечивали Петерсенов едой, теперь заходили проверить, не нуждается ли ферма в небольшом ремонте, а заодно снабжали Райли и его мать то брюками, то платьем, висевшими без надобности у них в шкафах. Каждый из великодушных дарителей приходил не с пустыми руками, а приносил то пирог, то мясной хлеб, то часть батона свежей мортаделлы. Когда начался учебный год, поведение Райли в корне изменилось. Разумеется, он не стал ни самым озорным, ни самым усидчивым учеником, но впервые он выказал желание слушать и понимать. Двое учителей предложили ему помочь восполнить самые большие пробелы в знаниях, и к концу года тот, кто согласно своим планам собирался жить в лесу, стал крепким середнячком и перешел в следующий класс с намерением учиться еще лучше. За все это время Джойс забегала в «Одинокого волка» только для того, чтобы поговорить с Пэтси или Роном, владельцами заведения. Она нашла подработку в городе, выполняла поручения по хозяйству. В конце концов тетя Ракель вернулась на ферму — одновременно с телевизором, способствовавшим окончательной реинтеграции обитателей фермы в привычную повседневную жизнь граждан Америки, и если существование в доме Петерсенов не напоминало волшебную сказку, после смерти Йона оно явно стало лучше. Надо сказать, начинали они с такого низкого уровня, что подняться немного выше оказалось не так уж и трудно.

Время от времени, под предлогом известить о ходе расследования, Джарвис приезжал на ферму поговорить с Джойс, а главное, поглядеть на мальчика. Те несколько часов, которые они провели вместе в день смерти Йона, запомнились Джарвису как самый яркий и прекрасный момент его жизни за последние годы. Его собственные дети, подхваченные вихрем будничных дел, не часто приезжали к нему. Он мог судить, как росли его внуки, только по фотографиям и редким телефонным звонкам, вежливым, но мало о чем говорящим, так что в его окружении Райли представлял собой последнюю нить, связывавшую его с молодостью. Он был сама жизнь. Будущее. А значит, надежда.

Как-то раз, серым зимним утром, когда собирался дождь, Джарвис заперся у себя в кабинете и перечитал все материалы, имевшиеся у него по делу об убийстве Йона Петерсена. В тот же вечер он составил последнюю справку и, сделав заключение, что при отсутствии deus ex machina[12], ниспосланного провидением, это преступление никогда не будет раскрыто, отправил дело в архив.

На следующее утро он объявил Дугласу, что подает в отставку, и его помощник должен готовиться к последующим выборам, но он не сомневается, что тот их выиграет по причине отсутствия иного кандидата, а также принимая во внимание его долгую службу в качестве помощника шерифа и его компетентность. Джарвис Джефферсон свое отслужил, и на этот раз он не собирался брать свои слова обратно. В последующие месяцы он, пользуясь появившейся возможностью, часто носил цветы на могилу жены, а также на могилу Эзры, и совершал долгие прогулки вдоль полей в обществе Санни.

Подписав бумаги, согласно которым он отказывался от должности шерифа, Джарвис полагал, что тем самым он подписал свой смертный приговор. Теперь, когда Рози нет и ему больше не нужно выполнять свою работу, упадок сил не заставит себя ждать, угасание пойдет быстро, и через несколько месяцев он отправится вслед за супругой. Но ничего такого не случилось, и судя по последним новостям, он вполне бодр для своих ста лет и совершенно не завидует более молодым обитателям дома престарелых, где он неспешно, в своем темпе, приближается к тому дню, когда, заплатив по счетам своей жизни и уладив дела с Господом, он, наконец, воссоединится с Рози. Я знаю точно, что он наслаждается солнцем где-то в Джорджии, поблизости от границы с Флоридой, недалеко от места, где живет один из его сыновей, который мне и сообщил, что у того по-прежнему ясная голова и он ни разу не притронулся к сигарете.

Райли решил во что бы то ни стало добиться хороших отметок в школе. После смерти отца он осознал, что если ничего не делать, то можно легко повторить путь собственных родителей, а мысль о том, что он станет таким же, как его папаша, приводила его в ужас. Школа предоставляла верное средство вырваться из своего круга, заняться чем-то другим, изменить свой жизненный путь, и он сумел этим воспользоваться. Следует признать, речь шла не о том, чтобы все изменить, а чтобы иметь возможность самому выбрать дорогу и потом по ней идти. За годы учебы он приобрел немало друзей, которые больше не боялись фермы на холме; время от времени он навещал Джарвиса и пил с ним лимонад; также он заходил поговорить к пастору Алецце, но, не желая обижать лютеранского пастора Малкольма Тьюна, он эти визиты не афишировал. В трудный момент Алецца протянул ему руку, и мальчик никогда этого не забывал. Они разговаривали обо всем, о прошлом, о планах на будущее, но никогда о Боге. Вот так… Уехав из Карсон Миллса, чтобы поступить в университет, Райли иногда сообщал о себе в шуточных почтовых открытках, и каждый раз, когда Джарвис находил такое послание у себя в почтовом ящике, он радовался, как ребенок в рождественское утро, а потом прикреплял его кнопками в простенке между двумя окнами на кухне. И хотя в день переезда на Юг меня рядом с Джарвисом не было, уверен, эти открытки он сложил в свои коробки в последнюю очередь: дом совсем опустел, но участок стены, где крепились почтовые открытки, продолжал вибрировать от смеха, признаний и взволнованных воспоминаний. Возможно, снимая открытки, одну за другой, шериф, улыбаясь в усы, внимательно перечитывал каждую.

Что стало с Райли потом, не столь важно для этого рассказа. Однако могу вам сказать, что в Карсон Миллс он больше не вернулся, доказав тем самым, что рай — это вопрос не заслуги, а мнения. На своем пути он встречал множество девушек, но женился на той, кто однажды утром разбудила его ароматом сладких булочек, которые она испекла в духовке своей маленькой квартирки. Не знаю, начал бы психиатр напоминать о проклятии эдипова комплекса, но Райли пребывал на вершине блаженства. Он пережил две или три невероятные авантюры, из которых при поддержке жены и детей сумел выпутаться, но его история не относится к этой книге, и нечего вам ее рассказывать. Отныне он живет где-то на востоке страны, и большую часть времени работает в качестве независимого журналиста. Думаю, можно утверждать, что в целом он счастлив. Во всяком случае, он никогда не дарит девушкам маки, а это уже прекрасно.