Тихая застава - Валерий Поволяев

Сержант сделал то, что с малым запасом патронов сделать было практически невозможно, – остановил атаку. Если бы дорога была чуть шире, он никогда не смог бы остановить душманов. До гранат не дошло. Дуров подхватил «лимонки», сунул их в карман, перезарядил автомат и, по-птичьи невесомо, сорвавшись с места, перепрыгивая через валуны, стараясь, чтобы спина его была хотя бы немного прикрыта камнями, побежал по дороге вверх.

Выстрелов он не слышал, хотя раза два пули просвистели около его головы, обдали нехорошим жаром, – все звуки забивала внутренняя боль, забивали усталость, медный грохот, прочно застрявший у него в ушах, дырявое сипенье легких, еще что-то, в чем он не мог разобраться – не до того было, гранаты на бегу больно колотили его по боку, постукивали тупо друг о дружку. Около большого, за который можно было встать в рост, камня он остановился, оглянулся назад и резко нырнул в сторону, за камень, в спасительное укрытие.

Подумал о том, что в одиночку он вряд ли сможет оторваться от душманов. А вообще – как повезет. Удастся остаться в живых – он будет благодарен Богу, судьбе, звездам своим, ангелу-хранителю, всем, кто переживает и молится за него, не получится – тогда что ж…

Минут через семь вал душманов снова возник из редеющей пелены падающего снега.

– Ну, блин, опять вы? Ну, ближе, ближе! – заведенно пробормотал Дуров. – Еще ближе!

Он подпустил душманов близко, но не настолько, чтобы можно было воспользоваться гранатами, ударил, как и в прошлый раз, длинной прицельной очередью, стиснул яростно зубы, словно давил челюстями железо, и просипел смято:

– Эт-то вам за капитана, г-гады, это вам за нашу тихую заставу, это вам за то, что вы все испохабили… За убитых ребят, за Трассера, за издевательства! Это вам за все, за все, за все!

Дурову и в этот раз удалось остановить душманов. Снег – слабенький, гаснущий, вместо того чтобы угаснуть совсем, неожиданно воспрянул духом и повалил с прежней силой – падал он густо, обвально, в пяти шагах ничего нельзя было увидеть, все растворилось в неприглядной холодной плоти, снег давил, сплющивал пространство, в нем Дуров ощущал себя, как в могиле. Отстрелявшись, он снова побежал по дороге вверх, к перевалу, до которого осталось совсем немного, чтобы скоро покатиться вниз, но не знал, дотянет до перевала или нет, – душманы могут подстрелить его гораздо раньше и тогда своей горькой судьбой он сравняется с капитаном, с Трассером, с десантником, оставшимися лежать убитыми в пулеметном гнезде. Сержант поднимался по дороге к перевалу, отстреливался, когда по нему начинали вновь бить из автоматов, делал короткие перебежки, исчезал в снегу, затем возникал вновь, одинокий, угрюмый, страшный, и душманы никак не могли приблизиться к нему, взять и бесились от этого, и редели их ряды… Потом Дурова не стало видно, он исчез.

А снег все падал и падал. Это был чужой снег. Такого снега в России не бывает.

1992–1996 гг.