Архканцлер Империи. Начало - Евгений Шепельский

– И дворяне тоже?

– А они, по-твоему, кто – хогги, не люди?.. Прости, малыш… – это Шутейнику.

– Ладушки-воро… тьфу! Ну почему меня каждая громада обязательно обзывает малышом? Не малюткой, не крошкой, не запазушным клопиком, даже не вошью лобковой – нет, им подавай «малыша»! Сюсю-мусю, малыш-х…

– Цыть! – гаркнул я, и перебрался на козлы к Амаре. – Найдем подходящую лодку и поплывем. Это наш единственный и здравый шанс.

Ее глаза сузились в огромном удивлении.

– Ты хочешь плыть… по зачумленной реке?

– Именно так.

– Мастер Волк!

– Мессир!.. – вскричал Бернхотт хрипло. – Но мы ведь обязательно подхватим черный мор! Зловещие миазмы от чумных трупов, как известно, поднимаются ввысь и отравляют речной воздух, это даже ребенок знает! Через сутки в лодке живым останется только малыш-хогг!

– И этот обзывается! Ты сам… знаешь, кто ты? Ты – малоприятная персона!

Я оглянулся. Лирна-младший изрядно побледнел. Дикие люди, сплошные суеверия… Как же им сказать-то, что пресловутые «миазмы» – это фуфел, придуманный средневековыми врачами, которые ни черта не знали о микробиологии.

– Нет, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и убедительно. – Никто не подхватит черный мор. Нет никаких миазмов. Это… суеверие. Амара, верь мне. Я – крейн, я прибыл из такого мира, где черный мор давно усмирили, раскрыв его причину. Нет, не надо ни о чем спрашивать. На реке главное – не пить воду, не есть рыбу. Не касаться покойников, разумеется. Дышать – можно. А после того, как мы отплывем на веслах подальше от покойников, река станет чистой. Зараза распространяется со скоростью течения, – я обвел всех взглядом, – понимаете? Только со скоростью течения реки. Но мы обгоним течение – на веслах это возможно!

Сказал и сам не поверил. Прав я? Или птички, скажем, уже подхватили чуму, и осыплют нас зараженным гуано? В любом случае это единственный выход, кроме лобового столкновения с дворянами, что неизбежно приведет к моей смерти.

Амара почесала кончик носа:

– Ты уверен, Торнхелл?

– Предложишь другой выход? – Я посмотрел ей в глаза, затем поочередно – в глаза Бернхотту и Шутейнику. – Я сделаю как сказал. Никого не прошу за мной следовать. Не приказываю. Но от попутчиков я бы не отказался… Думайте. Я могу выехать на лодке один. Возможно, дворяне оставят вас в живых.

Амара цокнула языком.

– Это вряд ли. Черт… милый господин, я с тобой!

– Бернхотт?

– Я дал присягу. Все, что вы делаете на благо Санкструма… я поддержу всемерно. Спасение вашей жизни – благо Санкструма. Я с вами, значит. Но мне страшно. А что есть крейн?

– Потом объясню. Амара, ищи подходящую лодку. Я не очень в этом разбираюсь.

Мы подъехали к береговому откосу. Чуть впереди уткнулся облупленным носом в воду весельный баркас. Удача? Только возле него виднеется несколько темных фигур. Владельцы… Покупать и торговаться времени нет, придется отбирать.

Рог на противоположном берегу тревожно запел, когда мы, выбравшись из повозки, устремились вниз по крутому песчаному склону.

Я увидел рассыпанные по горизонту темные точки. Старайтесь, голубчики, все равно мы успеем раньше. Ширина реки – метров семьсот, даже луки вам не помогут.

Бернхотт нес все запасы нашей еды и умудрялся жевать на ходу.

У баркаса стояли четверо монахов – все средних лет братцы, с упитанными физиономиями и шестоперами у пояса.

– Ах ты, рожа тошнотная! – перегнувшись через борт, крикнул один куда-то на дно баркаса. – Из-за тебя Ашар насылает… Из-за ереси насылает! Паки и паки насылает! – Он поднял голову и растерянно уставился на меня.

– Нет времени объяснять, – сказал я, и ударил его под дых кастетом. Он сложился и рухнул у воды.

Бернхотт оприходовал своего, Амара взяла на себя сразу двух, ей помог Шутейник. Меньше чем за минуту мы разделались с владельцами баркаса, оставив за собой кучку стонущих ряс. Мельком я похвалил себя: вжился-таки в мир Санкструма на полную, уже и не раздумываю – сразу бью, куда нужно, и не тороплюсь идти туда, куда пошлют.

На дне баркаса лежал человек в бурой подпаленной рясе. Руки и ноги его были закованы в цепи, под глазом виднелась внушительная «слива», подбородок в ссадинах, на скуле еще один синяк. Били его неслабо. Ничем не примечательный монах лет пятидесяти, скорее худощавый, чем упитанный, правда, глаза… Глаза привлекают: они точно куски голубого льда, остро, пронзительно смотрят. Сардонические складки у тонкогубого рта…

Монах взглянул на нас и попытался сесть.

Бернхотт тяжело переметнулся через борт.

– Выбросить его, мессир?

– Нет, оставь… – Принимать спонтанные решения – дело лидера. Главное, чтобы эти решения оказались правильными. – Как твое имя, человек?

– Брат Литон из Хмельной обители, – ответил монах спокойно. – Я зрю по вашим лицам, что люди вы достойные вполне… И был бы весьма рад и счастлив, если бы вы оставили меня в лодке, пусть даже в том положении, в котором я сейчас есть, и не бросали меня на берегу, и не топили в речных чумных водах… А более всего я был бы рад, если бы вы проявили милость и, не бросая меня на сем берегу или же в воды Аталарды, освободили бы меня от этих цепей…

Литон… Литон… Где же я слышал это имя?

В вечернем тумане снова глухо разнесся звук боевого рога. Ему откликнулись рога с другой стороны реки. Гончие из дворян шли за нами по берегам Аталарды, и хотя туман, подкрашенный солнцем в гнилостно-желтый цвет, надежно оплел реку и берега, не собирались отставать.

– У них подкрепление. И они знают, сколько нас, – сказала Амара. – Они, милый господин, знают, какую скорость дадут четыре гребца на этом баркасе, и от того рассчитывают движение своих лошадей. Они будут удерживать десять миль берега под надзором в обе стороны, а может, и больше – ровно столько, сколько надо.

– Так и есть, – кивнул Бернхотт. В сумерках лицо его казалось особенно изможденным. Он снова приложился к баклаге с горьким монашеским пивом – при этом вид у него стал такой, словно он, впав в детство, присосался к материнской груди. – Они разобьются на пары или тройки и будут постоянно держать берега под надзором с возвышенностей. Мы могли бы попытаться отплыть назад в тумане… через покойников, но это никак не поможет – они увидят нас рано или поздно, а лошади у них… резвые.

Это я уже понял. Перекличка рогов не унималась. Преследователи были и позади, и впереди, только в саму реку не лезли.

Мы втихомолку обменялись взглядами с Амарой. «Ну ладно, ты выиграл для нас время, – сказали ее глаза, – но что дальше нам делать, будущий архканцлер – подскажи, будь другом, потому что я… я не знаю, как быть».

– Ну хоть покойничков опередили, и то хорошо, – проговорил Шутейник, отдуваясь. – Фуххх… ну, может, передых?