Десятые звездные войны - Джек Уильямсон

Меня он возненавидел с первого дня.

Командор был слегка удивлен.

— Ты знаешь, почему?

— Полагаю, ревность, — сказал Боб Стар. — Он знал, что я наследник Джона Стара. Он предположил, что я выбран для того, чтобы занять материнское место Хранителя Мира. — Он покачал головой. — Другой причины быть не может.

— Он тебя третировал?

— С первого дня. — Нервные пальцы Боба Стара ощупывали шрам. — Он вредил мне везде, где мог. Он стремился не дать мне выигрывать награды — наверное, хотел помешать получить нужную Хранителю квалификацию. Он до печенок достал меня своими жестокими практическими шутками. До самого выпуска он портил мне кровь.

Он грустно помолчал, кусая дрожащую губу.

— Я пытался забыть, что он со мной сделал, — прошептал он. — Однако была одна вещь…

— Да, — подтолкнул его командор, — что именно?

— Это случилось однажды ночью, как раз перед окончанием семестра, — начал он внезапно, на одном дыхании. — Я гулял по лагерю один — я вымотался после первых экзаменов по геодезической навигации и был расстроен, потому что кто–то залил чернилами мой конспект и законченную курсовую работу на столе — я полагаю, что за это ответственен Стивен Орко, хотя я так и не смог выяснить это определенно.

В общем, я встретил его в темноте вместе с троицей его дружков. Или, пожалуй, мне не следует называть их дружками — они держались его из страха, а не из уважения. Они остановили меня. Стивен Орко спросил, готов ли я выполнить его традиционный приказ. Я ответил: нет. Он повернулся к остальным. Я услышал, как остальные захихикали, затем он подошел ко мне и отдал свой приказ.

Боб Стар замолчал, побледнев.

— Что это был за приказ?

— Он приказал повторить вслед за ним одно утверждение. Грязное. Он хотел, чтобы я сказал, что я не сын Джона Стара. Он хотел, чтобы я сказал, что неизвестный родственник моего отца, Эрик Претендент, был любовником моей матери и я сын этого предателя. Он хотел, чтобы я сказал, что я слабак и трус, неспособный быть Хранителем. Он хотел, чтобы я поклялся честью будущего офицера Легиона, что эта чудовищная ложь — правда. Конечно, я не стал этого делать. — Тихий голос Боба Стара стал крепнуть и хрипнуть от вернувшейся боли. — Один из его друзей возразил, что традиция не дает ему права заходить так далеко, но одного взгляда Орко было достаточно, чтобы он замолчал.

Мы были поблизости от академического музея. Он был закрыт и темен. Однако один из них проводил исследования хранившегося там старого оружия и имел ключ. Орко велел ему открыть заднюю дверь, и меня втащили в здание.

Они затолкали меня в маленькую подвальную комнату, где им не могли помешать, потому что у меня все же были друзья, несмотря на Орко. Со мной делали разные вещи, но я не говорил. Страшная гордыня Стивена Орко холодно горела в его глазах. Я думаю, это мое упорство его злило, если вы можете это представить.

Он перепробовал все обычные пытки и стал придумывать новые. Он был смышлен и питал пристрастие к такой работе. Даже после того, как трое его приятелей были напуганы, он не согласился отпустить меня.

Наконец, он послал одного из них взломать витрину и принести ржавый инструмент пыток, имевший происхождение из времен догнивания Империи, когда демократы, Зеленые, вот–вот уже должны были свергнуть разложившихся Пурпурных. Устройство было создано для того, чтобы ломать политических заключенных. Оно называлось Железный Исповедник.

— Вот как? — Командор вдруг пристально посмотрел на бледный шрам темными встревоженными глазами. — Мне кажется, что я вспомнил эту витрину. Там вроде бы есть какой–то шлем?

— Широкое железное кольцо, которое одевается на голову, — придушенно сказал Боб Стар.

— И нечто вроде трехгранного лезвия, которое вдавливается через отверстие в обруче, когда подтягиваются винты, в скальп или в череп жертвы.

Мне кажется, Стивен Орко тем самым выказывал свою зависть. Он не мог простить, что я вышел из старой императорской семьи. Будь он сыном Джона Стара или Претендента, я думаю, он затеял бы попытку восстановить Империю. Как бы там ни было, он назвал это орудие пытки пурпурной короной, и я видел, с какой свирепой яростью он надевал ее на меня.

Джей Калам по–прежнему смотрел на шрам.

— Он посмел… сделать это?

— Он велел своим приятелям держать меня, — сказал Боб Стар. — Он надел обруч мне на голову и затягивал винты, пока я не почувствовал, как по лицу бежит кровь. Он продолжал приказывать мне повторить эту мерзкую ложь. Я по–прежнему молчал, и молчание мое бесило его.

Железный Исповедник — не просто обруч и лезвие. Там есть еще одна часть, которая была сломана перед тем, как орудие принесли в музей. Орко ремонтировал ее, пока его дружки удерживали меня с лезвием в черепе. Я не знаю точно, что это было или как это действовало — в то время я не мог уделить много внимания механическим деталям. Однако Орко сказал, что там применялась сверхзвуковая вибрация, регулируемая для стимуляции болевых центров мозга. Оно выглядело как радиоусилитель. От него к трехгранному лезвию шел кабель. Действие его сводилось к тому, что голос превращался в ощущение непереносимой боли.

Стивен Орко стоял передо мной, держа устройство. В комнате было темно, но я видел его лицо в сиянии металлических трубок устройства. Волосы горели, словно огонь, голубые глаза были триумфальными, насмешливыми и ужасными. Он заговорил в маленький микрофон, и тот превращал его голос в огромные волны красной муки, бьющие в мозг.

Это было невыносимо. Но я совершенно измучился, пытаясь вырваться. Остальные были люди рослыми, тренированными атлетами. Я же был двенадцати лет, ослаб от потери крови, почти терял сознание от боли. Я ничего не мог сделать.

Орко все говорил, постепенно вращая тумблеры гнусного устройства, увеличивая интенсивность боли. Железный Исповедник был изобретен в моей собственной семье, говорил он, чтобы заставлять отрекаться врагов. Он гарантировал, по его словам, что кто угодно отречется от чего угодно. Он сказал, что устройство основано на тайных принципах политического обращения, поначалу открытых партией под названием Красные более тысячи лет назад. Усиленные ультразвуковые вибрации от лезвия могли уничтожить синапсы моего мозга, говорил он, сломать волю и подтвердить правдивость того, что он мне говорил.

И я тогда очень боялся, что закричу. Однако внезапно даже с этим криком в черепе и его голосом, горящим, как пламя, в моем мозгу, я почувствовал себя достаточно сильным. Я почувствовал, что ему меня ни за что не одолеть. Я взглянул на него и сказал,