Джек Мэггс - Питер Кэри

Мгновение спустя он даже испугался, что проиграл. Джек Мэггс, широко открыв рот, внезапно издал крик, но не от боли, а от ужаса того, что видел только он один. Когда оглушительное «Нет!» вырвалось из его груди, он не вскочил, а встал, как, должно быть, встал бы Гулливер, если бы лилипуты не так крепко привязали его веревками. Распрямившись во весь свой рост, он головой коснулся потолка, заполнив собой комнату и закрыв свет окна. Тобиасу понадобились все его силы и смелость, чтобы сохранить свое превосходство.

— Сядьте! — скомандовал он. — Я приказываю.

Он стоял, опасаясь, что сделал что-то противоестественное нормальному ходу вещей, и невольно выпустил демонов, о которых он сам не знает, разворошил темное гнездо, кишащее омерзительными гадами. Не сводя глаз с субъекта, он украдкой поглядывал, нет ли поблизости чего-нибудь вроде хорошей палки или кочерги, чтобы в случае чего быть готовым к обороне.

— Ради всех святых, я приказываю вам не двигаться.

Джек наконец замер, моргая глазами.

— Тише, — повысил голос Тобиас. — Вы сейчас успокоитесь.

Пациент качнулся, наклонился посреди комнаты и стал тереть больную щеку.

— А теперь ложитесь на кровать. И не поднимайтесь до тех пор, пока я не дам команды.

Джек Мэггс сел на кровать, стащил с себя башмаки и тяжело опустил их на пол.

— Господи, — воскликнул он и лег на постель; его руки теребили лицо.

Тобиас думал, как бы ему навсегда утихомирить этого Призрака. Он, очевидно, забыл, если вообще осознавал, что гнев и ярость — это его изобретение, некая персонификация боли, которую он внушил чужому сознанию. Он приказал сомнамбуле описать ему того, кто преследует его. Он, конечно, и сам мог бы описать его — холодные голубые глаза, прямой хищный нос, светлые, пшеничного цвета волосы. Но его целью было заставить субъекта сконцентрировать внимание на Призраке, а потом, разработав какую-нибудь дьявольскую стратегию — он еще не знал какую, — отделаться от него раз и навсегда, бросив, как свинью в море.

И Тобиас вдруг указал на пятно на стене.

— Он вон там, Джек, там.

Джек Мэггс сопротивлялся. Он тряс головой, закрывал глаза, мял щеку, давил на нее пальцами и вонзался в нее так глубоко, как лопата в глину.

— Он темноволосый, Джек? — спросил Тобиас, зная, что Мэггс любит спорить. — Он черный?

— А, нет, — вздохнул каторжник. — Он блондин, очень светлый.

— У него белая кожа?

— У него мой ребенок.

Тобиасу, уставшему и злому, хотелось поскорее лечь в постель, но он продолжал спокойным тоном устранять последнее препятствие.

— Тогда заберите у него ребенка, — сказал он. — Пойдите к Призраку, протяните к нему руки. Ему он не нужен. Он отдаст его прямо в ваши руки.

— Он по другую сторону стены.

Тобиас подумал, что субъект говорит о Призраке.

— Вы вынули кирпич, — раздраженно напомнил он Мэггсу. — А теперь надо вынуть второй. Если понадобится, вы будете ломать всю стену, чтобы добраться до него.

Мэггс печально скривился.

— Они бросили его в сортир.

— Призрак выброшен?

— Мой ребенок! Мой ребенок умер.

— А где же ваш Призрак, Джек? Расскажите мне еще раз, как он выглядит?

— О, он солдат Короля, — с горечью ответил каторжник. — Он настоящий паскуда, таракан, а мой дорогой бедный мальчик лежит в сточной канаве. — К превеликому смятению Тобиаса, Мэггс разрыдался. — Господи, великий и добрый! Его нежная детская щечка разрезана.

Джек Мэггс лежал на кровати и, по-детски поджав к груди колени, горько плакал.

— Не заставляйте меня смотреть на это, — просил он, царапая больную щеку ногтями. — Боже, лучше мне умереть, смилуйся надо мной, прошу тебя!

— Послушайте меня, сэр.

— Оставьте меня, оставьте меня в покое.

— Я вылечу вашего сына.

— Вы не можете вылечить его. Он умер.

— Мы закроем его рану. Я прошу вас.

— Оставьте его в покое, вы, ублюдок, всюду сующий свой нос!

Но Тобиаса Отса осенило:

— Смотрите, Джек, смотрите, рана затянулась. Как только это произойдет, у вас тоже прекратится боль. Это та же рана, и та же боль.

— Я хочу, чтобы моя боль осталась.

— Нет, посмотрите на рану, она зажила! Боль прошла.

— Я хочу испытывать боль! — закричал Мэггс, поднимаясь на локте и впиваясь взглядом в Тобиаса Отса с такой настороженностью, что было трудно поверить, что он в гипнотическом сне.

— Мне нужна боль, глупец. Это все, что у меня осталось от него.

Тик не удалось победить, но воздействие магнитов дали Джеку Мэггсу некоторую передышку, и он смог залезть рукой под матрац, где хранил немалую часть своего спрятанного богатства.

Он повернулся спиной к Тоби, опустив свои широкие плечи так низко, чтобы тот не смог увидеть слишком много.

— Доверяя вам, пока даю десять, — сказал он. Выглядел он все таким же больным, но в глазах появился прежний разбойный блеск.

— Вы решились на чертовски нелегкую сделку, — грубо заметил он и схватил Тобиаса за руку. — Но вы, черт побери, убедитесь, что я выполняю свое слово.

Он притянул к себе писателя так близко, что до Тобиаса донеслось его нездоровое дыхание. У Тобиаса одна рука была сжата в кулак, но Джек Мэггс грубо разжал ее крючковатыми пальцами изуродованной руки.

— Завтра у нас встреча с этим джентльменом, — напомнил он.

— Он живет в Глостере.

— Тогда, парень, едем в Глостер. А когда я получу его, то вложу в вашу руку сорок этих золотых красавиц.

С этими словами он торжественно отсчитал в открытую ладонь Тобиаса Отса десять теплых золотых соверенов.

Позднее, когда нанятый экипаж вез его по Грэйт-Куин-стрит, пальцы Тобиаса нервно перебирали монеты в кармане. В быстро меняющихся картинах, рождавшихся в его беспокойном мозгу, он видел и обстоятельства, которые могут не миновать его. Как всегда, он верил своему богатому воображению и все, что возникало перед его мысленным взором, воспринимал так же реально, как улицу, по которой сейчас ехал. Он видел хижину, освещенную луной, удар кинжалом, упавшую на пол лампу, вспышку огня, а затем пожар в темноте австралийской ночи. Эти видения неизменно возвращали его к замыслу романа о Джеке Мэггсе. Он уже репетировал свою встречу со старым Чири Энтуистлом, издателем.

Затем так же внезапно его мыслями полностью завладели детали появления на свет Божий своего героя. С помощью гипноза он узнал, что младенцем Мэггс был сброшен с Лондонского моста, и теперь ему представлялось, что каторжник Мэггс мог оказаться, как Ричард Севэдж, незаконным сыном знатных родителей. С этого он, пожалуй, и начнет свою беседу со стариной Чири Энтуистлом. Он уже видел себя шагающим взад и вперед по комфортабельному кабинету старого издателя, который с удовлетворением слушает его, сложив руки на брюшке, обтянутом жилеткой.