От Сталинграда до Берлина - Валентин Варенников

Наконец, война в Чечне. Это вообще преступное позорище, созданное Ельциным. Нет слов, чтобы выразить возмущение тем, как эта война готовилась и как велась. Преступно позорное участие в ней различных политиков и государственных чиновников. А какое дикое отношение было к солдату и офицеру на самой войне и после войны! Я помню, как мы лезли в Афганистане в самое пекло, чтобы достать тело убитого солдата и обязательно похоронить его дома. А во время первой войны в Грозном по телевидению показывали разбросанные по улицам и площадям обглоданные бездомными собаками и людоедами человеческие скелеты. Это наши погибшие воины! А где же государство? А где гарант Конституции президент Ельцин, пославший этих солдат и офицеров на верную гибель, преступно нарушив Конституцию?!

Ничего этого во время моей молодости в нашем Советском Союзе не было. И в те долгие 1418 дней и ночей войны, когда мы мокли, мерзли или умирали от жажды, когда враг поливал нас свинцом, а мы вопреки всему отвоевывали землю, оккупированную врагом, нам и в страшном сне не могло привидеться, что когда-нибудь в нашей стране армия будет раздавлена и разложена, а отношение к человеку в шинели станет презрительным. Ничего этого мы не могли представить. Мы шли вперед, бросались в атаки, ходили в разведку, словом, шла Великая Отечественная война, война народная, каждый бой приближал победу, и каждая победа окрыляла, давала новые силы для борьбы, каждый воин выполнял свой долг перед народом и Отечеством. Но каждый из нас постоянно ощущал заботу и внимание государства, теплоту сердец нашего народа. Поэтому мы и победили.

Вот так же нас окрылило и освобождение «милой Одессы», как называют этот город в одной из песен.

Ликование народа по этому поводу и радость воинов, конечно же согретых теплом и заботой государства, лично Сталиным и нашим народом, были беспредельны.

Неудивительно, что утром 11 апреля 1944 года мы получили приказ выступить из Одессы на запад. Наоборот, после приказа Сталина настроение было у всех одно: да, Одесса освобождена, но война не кончилась. А кончать ее надо в этом, 1944 году. Это мы так думали на своем уровне.

Уже в середине дня наши передовые подразделения завязали бои в районе поселка Гроссе-Либентаев (в Одесской области тоже были значительные немецкие поселения). Затем на нашем пути были Богатырка, Роксоляны, а 14 апреля мы вышли к Днестру.

В этот же день восточного берега Днестра достигли и основные силы 8-й гвардейской армии. На этом Одесская наступательная операция закончилась.

74-я стрелковая дивизия нашей армии тоже вышла к Днестру и с ходу форсировала его в районе поселка Паланка, имея небольшое количество табельных переправочных средств. Стояла середина апреля – время самых высоких вешних вод и плюс период интенсивных осадков. Это, к сожалению, командованием не учитывалось. Неся большие потери, дивизия в течение нескольких дней окончательно выдохлась, и ее надо было срочно менять – не хотели в высоких штабах терять плацдарм.

Конечно, по истечении времени, когда десятки раз можно проанализировать сложившуюся обстановку, легко критиковать прежние просчеты и ошибки. И все же, рассматривая ситуацию, сложившуюся на этом оперативном направлении, нельзя не заметить, что весьма соблазнительно было бы нанести удар южнее Тирасполя и развить наступление на запад и юго-запад. Тем самым можно было бы отсечь ясско-кишиневскую группировку противника и от войск, находящихся южнее, и от Черного моря, которое еще позволяло немецкому командованию в то время маневрировать силами и подпитывать свои войска материальными средствами.

Разумеется, успех на этом направлении мог бы обеспечить стремительное развитие Ясско-Кишиневской операции. Открывались перспективы наступления на Бухарест.

Но одно дело – желание, а другое – реалии. А реалии были таковы. Командарм Чуйков, понимая, что 74-я стрелковая дивизия уже на последнем дыхании, и желая все-таки сохранить престиж армии, укрепляясь на плацдарме в районе Паланки, принимает решение – заменить 74-ю дивизию более сильной 35-й гвардейской. В ночь на 17 апреля мы переправляемся на другой берег. Наш 100-й гвардейский стрелковый полк получил участок обороны восточнее Паланки.

Весь день 17 апреля мы разбирались в обстановке и поняли, что попали в капкан. Впереди и сзади – сплошная вода, проглядываются лишь многочисленные кустарники и деревья. Вперед, до материковой части берега, а он был высокий и доминировал над местностью, – километра два, до основного русла Днестра – приблизительно столько же. Дивизия «сидела» на узкой, но длинной (около 15–20 км) полоске земли, где располагалось все «хозяйство». Рыть окопы было нельзя – сразу выступает вода. Поэтому наносили бревна, пилили деревья, там, где никто не «сидел», срезали дерн и несли к себе – нужны были окопы, а точнее надземные укрытия от огня противника. Надо было спасаться кто как может. Учитывая, что наши сооружения торчали над землей, как хорошие мишени, мы срочно пересаживали многие кусты, делая из них сплошную линию – маску, в которой уже было сложнее отыскать тот или иной окоп. Но артиллерия и минометы противника «гвоздили» постоянно, и мы несли неоправданные потери.

Конечно, надо было не сменять 74-ю дивизию, а вывести ее ночью и бросить этот так называемый «плацдарм». Он не имел никакой ценности. Наоборот, был братской могилой для тех, кто его удерживал. Понимая, что спасение утопающего – дело рук самого утопающего, командир дивизии срочно готовит дивизию к решающему бою за захват высокого берега, где сидит противник. Я постоянно обстреливаю противника дымовыми 120-мм минами с целью «ослепить» его и не позволить наблюдать за нашими действиями. К нам подключился артиллерийский полк дивизии, который тоже обстреливает противника дымовыми снарядами. Немцы и румыны явно нервничали и вели беспорядочный обстрел наших боевых порядков и переправы. Но и этот огонь наносил нам существенный урон.

Командир дивизии Кулагин в рамках полученного приказа правильно решил – надо было обязательно захватить передний край противника и лишить его высокого берега, а следовательно, и возможности просматривать всю нашу глубину, выбивая важнейшие объекты. К тому же с захватом материковой части берега наши войска видели бы перспективу. Атаку предусматривалось провести ночью. Без артиллерийской подготовки тихо сблизиться с противником до 200–300 метров, а затем уже исходя из обстановки дать короткий огневой налет по переднему краю, чтобы подавить пулеметные огневые точки и орудия прямой наводки и затем перенести огонь нашей артиллерии на батареи противника, или же атаковать вообще без шума.

Во всех случаях решено несколько дней методически обстреливать передний край противника дымовыми снарядами. Тем самым «приучить» его к такому режиму и одновременно «ослепить», не позволить ему разгадать наш замысел, увидеть в наших действиях подготовку к наступлению.

Дивизия практически уже была готова атаковать, как вдруг 23 апреля пошел сильный дождь со снегом.

С юга подул штормовой ветер, который нагнал морскую волну в лиман, а потом погнал его воду вверх по течению. Уровень воды резко поднялся, и теперь уже скрылась и наша узкая полоска земли. Все мы оказались в воде. Несмотря на это, мы и в этих условиях продолжали вести боевые действия. Но двигаться вперед было уже бессмысленно – впереди ожидали глубины в человеческий рост.