Неподчинение - Гузель Магдеева

— Сначала Сафин, — шепчу я, чтобы не думать, о темноте под ногами. Мысли о мести упоительно-сладкие, — я выебу Зай у него на глазах. Потом убью его. Его, Таира. Всех. А Зай я буду мучать долго… У неё не будет выхода, я заберу её выблядка, она сама на коленях будет ползать, только бы с ребёнком все хорошо.

Эти мысли радуют. В них Зай голая. Беззащитная. Я представляю, как кусаю её за ягодицы и грудь, сильно кусаю, так, чтобы кожа расцветала алыми пятнами, а у меня во рту кровь. Солёная и такая сладкая одновременно.

Труба водостока отрывается в тот момент, когда я мысленно наматывал на кулак тёмную гладкую косу жены. Это произошло так резко, что я даже испугаться не успел. Удивился. Сердце ухнуло вниз, но вдруг оказалось, что это я вниз лечу, а чёрный асфальт парковки наоборот, стремительно летит ко мне навстречу.

Я снова подумал о Зай. Только в том, стремительно ускользающем воспоминании, ей пятнадцать. Худая, локти да коленки. Глаза в пол-лица. Я ей землянику нарвал, принёс, она мелкая, но сладкая такая, у меня все руки пропитались ее соком. Ссыпаю Зай ягоды в ладонь, чуть кожи её касаюсь, а прикосновение жалит молнией. Зайнаб отшатывается, словно тоже почувствовав, испугавшись. А потом…улыбается.

А потом все закончилось. Удар, который выгоняет из меня жизнь, я уже не слышу.

Теперь это меня не тревожит.



На похороны Динара я все же пошла, хотя Руслан был против. Вздохнул, но повез меня, ни слова не говоря. Только по рулю пальцами стучал всю дорогу.

Ему с самого начала не понравилась моя идея наказать Динара теми же методами, что и он меня совсем недавно.

А у меня болело, свербило внутри то место, где так и не смог зацепиться за жизнь наш с Русланом ребенок. Я — помнила.

Каждая мать, теряя детей, помнит о них, даже если это случилось так рано.

И мне хотелось этого. Мести. Хотелось вернуть всю ту боль, что я испытала за эти годы, пока я жила и верила в собственное безумие, а Динар лишь разыгрывал со мной спектакль, надиктованный его отцом.

Жалела ли я о том, что муж умер?

Не знаю. На это было сложно ответить, даже самой себе. Быть может, именно за ответом на этот вопрос я и поехала на похороны.

— Не заходи, тут побудь, — попросила Руслана. Вся улица была забита плотным рядом машин, преимущественно — дорогих. Он кивнул недовольно, хотя я знала, чего ему это стоит.

Прощание с Динаром его мать устроила в своем доме. По размеру он если и уступал размером дворцу Камиля Бикбаева, то лишь немного: двухэтажный особняк в восемьсот квадратов нельзя было назвать скромным.

Динара хоронили по мусульманским обычаям, за исключением того, что принято в светском обществе: на стене висел его портрет, большой, чёрно-белый, на котором он улыбался прямо в кадр. Смуглый, молодой, — фото сделано за год или два до свадьбы. Словно совсем не этот человек был моим мужем и мучителем, выполнявшим распоряжения своего отца.

Венки смотрелись дико, но я помнила ещё по отцу: их присылают вне зависимости от того, по каким традициям проходит прощание.

Сам он выглядел совсем иначе, чем в нашу последнюю встречу. Лицо, безмятежное, казалось чужим. Я не подходила близко, стараясь затеряться в толпе прощающихся, выглядывала из-за чужого плеча.

Людей набралось достаточно. Смешение двух культур: многие мужчины в тюбетейках, женщины в платках, чаще в светлых. У нас не принято было надевать темное, поэтому и я накинула светлый платок.

Она нашла меня сама, возникла внезапно, не давая уйти, схватила за локоть. Мы никогда не было близки с мамой Динара, она присутствовала в его жизни фоном, с самого детства.

— Ты пришла, — голос резкий, звучал чуть громче положенного, — где Ясмин?

— Ей здесь не место, — я ответила спокойно, думая лишь, что женщина не в курсе, — это не ее внучка. Впрочем, после развода с отцом Динара она легко отказалась и от роли бабушки.

— Он умер, — произнесла и выдохнула, сдулась разом, становясь меньше ростом. Плечи поникли, опустились уголки губ, и теперь я видела, насколько полна горем эта немолодая женщина. Я уверена, она не оплакивала смерть бывшего мужа, но дети — это другое. Даже если они непутёвые наркоманы.

Но на ее месте могла быть моя мать, напомнила себе я, если бы Бикбаевым удался их план.

— Я знаю.

— Ты любила его?

Я не отвернулась, когда она заглянула мне в глаза с какой-то безысходной надеждой, ответила предельно честно:

— Да. Но того Динара, каким он был много лет назад. Вам лучше меня знать, каково это — жить с чудовищем.

Ее хватка на моем запястье ослабла, она отступила даже. Платок чуть съехал на бок, открывая темную полоску волос на лбу.

— Про мертвых нельзя плохо, — и было непонятно, кого она имеет виду, Динара или бывшего мужа, — иди.

Меня здесь больше ничего не держало. Я вышла на улицу, на крыльцо, полное чужих людей. Сегодня было прохладно, я затянула пояс на плаще, разыскивая взглядом машину Руслана сквозь чужие автомобили. Он стоял, облокотившись о капот джипа, на котором когда-то ездила я. Его машина, вещи, работа — все осталось в том ненавистном мне городе, куда я не хотела возвращаться.

Руслан не уезжал, понимая, что я нуждаюсь в нем, но ещё больше — Ясмин.

Только пока сложно было представить, что ждёт нас дальше теперь, когда врагов уже не осталось.

— Ты теперь богатая наследница, — заметил Руслан, когда мы отъехали от дома Бикбаевых, — все имущество мэра и мужа теперь твое.

— Вот уж повезло, — заметила невесело, Сафин на меня покосился, но промолчал.

Я не думала об их деньгах совсем, не до того было, а сейчас, после слов Руслана, задумалась.

Они грязные, на крови, наркотиках и смерти. Сколько человек загубила эта семья? Как удалось отцу из того Динара, которого я знала и любила в детстве, вырастить такого монстра — и все ради этих купюр.

Первая мысль, не нужны они мне. Мы не бедные, у нас фирма отцовская. А потом, следом, родилась другая идея. И я поняла: от наследства не откажусь, я найду ему применение.

Дома было шумно и многолюдно, на днях приехал Тимур, в обществе которого совсем дурели дети, и мама. С ней мне оказалось сложнее всего, трудно было признаться, что я пережила, но мама не спрашивала. Все в этом доме берегли мои психику, даже старенькая эби. Единственное, в чем я призналась ей, — что Ясмин дочь Руслана. Мама, если и удивилась, виду не подала, спросила только:

— Он знает? А она?

— Руслан — да, а Ясмин пока ещё нет.

Больше к этому вопросу мы с ней не возвращались.

Я не знала, как начать разговор с дочкой, Руслан не настаивал. Боялась, что не найду слов, когда начну все объяснять. Она у меня умная и Руслана любит, я вижу, как все свободное время они стараются проводить вместе. Но признаться, что пять лет дочка отцом называла совсем чужого человека?..