Рыцари рейха - Руслан Мельников

Навстречу арбалетным болтам, пущенным тевтонскими кнехтами.

А гауптштурмфюрер уже вырвал «вальтер» из кобуры.

А Дмитрий со Збыславом опрокидывали стол Джотто ди Бондоне — массивный, расписанный углем, деревянный щит.

Джузеппе валился под прикрытие этой громадной павезы[72].

Гаврила бросал туда же Дездемону.

Джотто шарил вокруг стола, бранясь и спасая затаптываемые наброски.

Стол рухнул. Короткие толстые стрелы ударили в изрисованные доски. Расщепили дерево. Застряли.

Нож брави вошел в горло офицеру цайткоманды.

И гауптштурмфюрер, хрипя, истекая кровью и дико ворочая глазами, что перед ликом смерти перестали быть холодными и мертвыми, совершал посмертный подвиг во славу фюрера и Великой Германии. Офицер СС спешил опустошить обойму, пока еще оставались силы.

«Вальтер» ходил в дрожащих руках ходуном. Глаза эсэсовца — ожившие, горящие, но уже почти ослепшие в преддверии вечного мрака, едва различали сквозь кровавую пелену прямоугольное пятно последней мишени.

Туда — в столешницу с двумя колючками арбалетных болтов и частыми угольными росчерками — некучно легли немецкие пули.

Все восемь штук.

Вошли в доски.

И прошли сквозь них.

Дернулся Джузеппе. И дернулся еще. И еще. И еще раз.

И замер. Подвели купца необъятные габариты, да и к столу он привалился самым первым. Вот и поймал спиной большую часть «вальтеровской» обоймы. Большую часть, но не все.

Вскрикнул Джотто: по плечу и бедру живописца тоже растекались красные пятна. Ругнулся дядька Адам — и его задело, правда, самую малость — в руку. Царапнуло Бурангула...

И...

Пальба стихла. Обессилевшая рука гауптштурмфюрера выронила разряженный пистолет.

И...

— Дез-де-мо-на?! — диким голосом вскричал Гаврила.

Красавица брюнетка, так запавшая в душу новгородцу, не отзывалась. Не могла отозваться. Ей тоже досталась пуля. Одна-единственная. Шальная, дурная.

И вот... Маленькая дырка в прелестном лобике. И кровавый кратер вместо затылка. А позади — забрызганная стена с рисунками Джотто ди Бондоне. На черной угольной росписи появилась новая краска. Страшный, жуткий сюр!

Под перепачканными красным набросками Джотто ди Бондоне мертвая Дездемона лежала подле мертвого мужа. Смерть примирила и успокоила обоих.

— Убью-у-у!

Гаврила выскочил из-за стола-укрытия.

Вновь в руках новгородского сотника была тяжелая дубовая лавка. И не дай Бог попасться под нее сейчас!

Бурцев едва поспевал за ревущим Алексичем. Остальные бежали следом.

А кнехты-арбалетчики судорожно натягивали тугие тетивы самострелов по новой. А на помощь немцам в дверь таверны лезли два рыцарских оруженосца с мечами и маленькими круглыми щитами. А на улице кто-то кричал.

И тревожно, непрерывно сигналил «цундапп».

Рыцарь ордена Святой Марии шел навстречу Гавриле Алексичу. Щит с черным тевтонским крестом выставлен вперед. Булава поднята над головой. Такая булава сразит любого, кто посмеет приблизиться на расстояние удара.

Но Гаврила ударил первым — еще издали ударил. Тяжеленная лавка в его руках была длиннее. Лавка с грохотом обрушилась на щит и шлем рыцаря. Переломилась. И опрокинула, сшибла крестоносца с ног.

Мгновение — и Алексич уже держит оружие поверженного врага. Еще мгновение — и немецкая булава опускается на рогатый топхельм, круша и тевтонский металл, и тевтонский череп. Следующий удар вмял в теменную кость гауптштурмфюрера эсэсовскую фуражку. Это, впрочем, было лишнее. Убийца Дездемоны к тому времени лежал неподвижно. Нож в горле, да лужа крови вокруг... А новгородский сотник в слепой ярости снова и снова поднимал и опускал трофейную палицу, превращая эсэсовский мундир в кровавое месиво. Гаврила не желал сейчас замечать ни оруженосцев, размахивающих мечами, ни кнехтов-арбалетчиков, что уже тянули стрелы из набедренных колчанов.

Зато Бурцев видел все. И использовал время более рационально. Раз — подхватить «шмайсер» пронзенного копьем автоматчика. Два — шарахнуть, не целясь, с бедра. Он выпустил все, что оставалось в обойме. Сразу.

Гаврилу звук выстрелов привел в чувство. Арбалетчики и тевтонские оруженосцы повалились как сбитые кегли. Все! Выход из «Золотого льва» — свободен.

И вновь Алексич лез вперед.

Ни гондол Джузеппе, ни гондольеров на месте не оказалось. Сбежали, небось, купеческие слуги, как началась заварушка. Только концы полосатых причальных шестов сиротливо торчали из воды.

Зато у самого канала стоит темно-желтый фашистский «цундапп» с пулеметом в коляске. Близко стоит — рукой подать! Двигатель работает на холостых оборотах. «MG-42» на турели обращен стволом к «Золотому льву». В коляске, правда, никого. На заднем сиденье — тоже. Видимо, пустовали места гауптштурмфюрера и автоматчика, поймавшего грудью копье Сыма Цзяна. А впереди — за рулем — нервно крутил ручку газа водитель. Безоружный, удивленный, бледный парень с тощим лицом под здоровенной каской...

Возле мотоцикла — рыцарь на коне. Серая котта, «Т»-образный крест, треугольный щит за спиной, тяжелая секира в руке, на голове — яйцеобразный железный колпак с наносником и кольчужной бармицей. Тевтонский сержант — полубрат ордена Святой Марии... Всадник ерзал в седле. На лице — то же выражение крайнего изумления, что и у мотоциклиста. Кажется, рыцарь так и не сообразил, что произошло, когда Алексич на бегу метнул в него трофейную булаву. Увесистая болванка на длинной рукояти ударила под шлем с силой катапультного снаряда. Стрелка наносника не спасла: сержант мешком повалился с седла. Вся левая половина его лица была в крови.

Но вот мотоциклист понял все. И оказался парнем не робкого десятка. Вместо того чтобы дать по газам, вывернуть машину от вываливающей из «Золотого льва» разгоряченной толпы да смотаться по быстрому, эсэсовец бросил руль, полез в коляску. К пулемету!

А Гаврила бежал на «цундапп». С голыми руками на «MG-42»!

— Алексич, назад!

Гаврила не слышал.

Фашик передернул затвор. Новгородец подскочил к мотоциклетной коляске. Ствол немецкого пулемета уперся в широкую грудь русича!

— Куда, Матросов, мать твою! — заорал в сердцах Бурцев.

Но было поздно. И все было тщетно.

— Ло-жись! Все!

Сам Бурцев упал первым. Бежавшие за ним тоже не медлили.

А после произошло то, чего не ожидал никто.

Гаврила присел.

«MG-42» громыхнул над самой его головой. В воздухе засвистело. Сухо застучало по двери и стенам таверны.