Дом на Солянке - Валерия Вербинина

– И ты теперь решил его пожалеть? После того, как он был с теми, кто избил и ограбил твою жену? Твердил он чего-то – скажите, пожалуйста! Конечно, твердил, потому что они знают правила. Законы, ясно тебе? И никто никогда не будет давать показания себе во вред! Изворачиваться будут, врать до последнего, лишь бы вывернуться! А на суде будут говорить, что они невинные овечки, твою жену они не били, она сама упала и они только хотели помочь. Ты не понимаешь, что это за публика? Сам же мне сказал, что они – мразь. Ну, я и обошелся с ними так, как они того заслуживают. – Иван завелся не на шутку, его невозможно было остановить. – Что тебя не устраивает? Тебе так охота быть чистеньким? Сидеть в отдельной квартире, отгородившись шторками, а своими жизнями пусть другие рискуют? Пусть они хоть сдохнут, но тебе чтобы было комфортно и уютно? Так, что ли?

– Не надо со мной так разговаривать, – прошипел Басаргин, бледнея. – Ты – не имеешь – права!

– Не имею? Очень даже имею, бывший доктор! Я же помню твой взгляд, когда я осматривал труп Кирпичникова возле реки! Ты на меня глядел и думал – как он так работает? Да он не умеет ни черта! Не выйдет у него ничего! Ни дактилоскописта, ни проводника с собакой, ни экспертов – а без них он ноль!

– Это непра…

– Нет, правда! – Опалин даже не дал собеседнику договорить. – Ты живешь, как обыватель, и мыслишь, как обыватель, и тебе наплевать, что люди работают, делают свое дело, что они, может быть, жизни свои отдают… Вон Логинова ночью подстрелили – а если он калекой останется? Ты, что ли, его семью поддерживать будешь? Тебе же на всех плевать, кроме себя самого! У тебя жена в обносках ходит, я никогда не видел, чтобы у приличного мужика жена так одевалась! А она, между прочим, заслужила, чтобы с ней обращались лучше…

– Знаешь что, – сказал писатель, которому наскучило слушать этот поток обвинений в его адрес, – я не жалею, что мы с тобой познакомились, но… Мне кажется, после того, что ты тут высказал в мой адрес, нам лучше закончить общение. Я, наверное, и впрямь слишком старомоден… и да, может быть, сижу за шторами, хотя шторы вообще-то у многих есть. Но твое отношение к людям я никогда разделить не смогу. Слишком уж легко ты разделываешься с теми, кто тебе мешает.

– Значит, так, да? – сказал Опалин. Он воинственно поправил фуражку, подумал, чего бы еще такого сказать, чтобы припечатать собеседника, но поймал взгляд Вари, которая вышла из-за ширмы, и решил, что не стоит. – Да пошел ты к черту, в самом деле! Со всеми твоими мыслишками и дурацкими очерками, над которым хохочут все мои товарищи – ты даже не стоишь того, чтобы на тебя тратить время.

Он изобразил нечто вроде поклона в сторону хозяйки, показывая, что его резкие слова ее не касаются, и удалился.

– Прекрасное завершение завидной дружбы, – сказал Басаргин, стараясь сохранить лицо, потому что слова Опалина задели его за живое. – Ладно… Варя, я думаю, придется нам сегодня ужинать рисом. А со всем остальным разберемся уже завтра.

На следующий день Опалин явился на работу гораздо позже обычного и в коридоре столкнулся с Константиновым, общаться с которым у него не было никакой охоты. Однако агент угрозыска был настроен на редкость миролюбиво:

– Ваня, где ты шляешься? Срочно дуй к Филимонову, у него там гэпэушник сидит. Дело не забудь захватить, голова!

Опалин зашел к себе, достал из несгораемого шкафа вещдоки и документы и уже вместе с ними отправился к Терентию Ивановичу. Когда Иван, постучавшись, вошел, он увидел в кабинете невысокого лысоватого гражданина, с тяжелыми набрякшими веками и очень внимательными глазами. Гражданин пожал ему руку, назвал свою фамилию (Данкер или что-то вроде того) и даже сказал несколько слов по поводу того, какой Опалин молодец, что преследовал бандитов и сумел с ними разобраться.

– Далеко пойдете, юноша, – внушительно добавил гость, – все данные у вас для этого есть. – Он повернулся к Филимонову. – Хорошо, что вы успешно ловите бандитов. Нам, как вы знаете, приходится заниматься другими делами. – Он усмехнулся.

– Это вы, значит, будете Должанского искать? – не утерпев, вклинился Опалин.

– Уже ищем, – ответил человек из ГПУ. – Личность его мы установили. – Он достал из кармана групповой снимок офицеров царской армии, один человек на котором был обведен чернилами, и показал его Ивану. – Капитан Малинник Федор Николаевич, из контрразведки Колчака. Лично пытал и убивал красных. Ходили слухи, что он подался то ли в Китай, то ли в Японию. Но, как видите, он оказался гораздо ближе.

– Значит, Должанский – придуманная фамилия?

– Не совсем. – Гость едва заметно поморщился. – Типографский рабочий Должанский – один из тех, кто попался в лапы контрразведке. Малинник завладел документами им же убитого человека, понимаете? И целых семь лет служил в газете, прошел все проверки, чистки, и никто ничего даже не заметил. Выдающаяся, надо признать, личность. Но ничего, мы его найдем…

Опалин открыл рот. Эх, Лапин, Лапин! А ведь говорил же, что Должанский чуть ли не единственный приличный человек в редакции… Надул тебя капитан, как младенца! Но если уж Малинник обвел вокруг пальца даже Лапина, который почти всех видел насквозь, какие шансы у ГПУ поймать беглеца теперь? Да еще с его деньгами? Заляжет где-нибудь на дно, затаится, а там, глядишь, прикупит золотишка и айда через границу. И никто его не остановит.

– Почему он убил Карпова? – спросил Терентий Иванович.

– В свое время Карпов в Сибири гонялся за Колчаком. Мы думаем, что Карпов видел Малинника и признал его, когда оказался в Москве. Малинник его убил, а потом прикончил двух коллег, которые, возможно, догадались о его роли в убийстве Карпова. Затем он избавился от бухгалтера, похитил большую сумму денег и скрылся. Единственное, чего мы пока не знаем – почему Малинник начал с Колоскова.

– Он не начинал, – подал голос Опалин.

Филимонов нахмурился и послал помощнику агента предостерегающий взгляд.

– Что ты говоришь? – быстро спросил человек из ГПУ, поворачиваясь к Ивану.

– Я говорю, что Колоскова убил другой человек. Сегодня утром я разговаривал с Зоей Гребенюк, вдовой повара. Гребенюк служил в одной столовой с Колосковым, а до того они вместе работали в детдоме, которым тот заведовал. В 1918–1922 годах.

– Так, – протянул гость. Лицо его ровным счетом ничего не выражало. – И?

– Гребенюка несколько месяцев назад убили то ли хулиганы, то ли бандиты. Я просмотрел дело – его вещи при этом не тронули. То есть его даже не стали грабить. Убийцу или убийц не нашли. Я расспросил Зою Гребенюк, кто еще работал в том детдоме. Она назвала несколько человек, в том числе бывшего завхоза Млечникова. Я стал его искать и выяснил, что его тоже убили, еще в конце прошлого года. Тоже подстерегли на улице и не взяли вещи. Вы понимаете, – продолжал Иван, переводя взгляд с напряженного Филимонова на бесстрастное лицо человека из ГПУ, – кто-то убивает тех, кто работал в детдоме, одного за другим. Явно мстит им. Но если Гребенюка и Млечникова просто убили, то Колоскова решили еще и как следует помучить. Его похитили, засунули в ящик вроде гроба и закопали заживо. Представляете, как тот, кто это сделал, должен был ненавидеть Колоскова?