Единородная дочь - Джеймс Морроу

— Я всегда была божеством, — запротестовала Джули. — Именно в этом моя сущность.

— Так, значит, ты останешься, да? Останься. «Останься» — какое волшебное, зовущее слово. Но нет. Живым не место в царстве мертвых.

— В этом моя сущность, — эхом повторила Джули, — но я должна добиться большего.

Иисус улыбнулся, понюхал насаженную на штопор пробку.

— Чего еще мог ожидать я от своей сестренки? Как же ты мне дорога.

— Из чего будем пить?

Иисус вынул из корзинки потускневшие от времени ковши.

— Когда ты умрешь, я добуду для тебя табличку с самой ранней датой. — Он наполнил ковшики «Гулящей монашкой». — Я не допущу, чтобы ты страдала. — Прижав ладонь к щеке Джули, Иисус приподнял свой ковш. — Лехаим!

— Лехаим!

Ковши, звякнув, встретились, и вино было выпито до дна.

Карцинома была метрополией византийского типа. Она раскинулась вдоль цепи действующих вулканов, возле скопления изгибающихся крепостных стен и витых шпилей. Бесчисленные административные здания были темными и бесформенными. Они напоминали неряшливые глыбы застывшей лавы, которую брезгливо выплюнули кипящие возмущением вулканы. Когда экипаж Джули въезжал в главные ворота, как раз начиналось крупномасштабное извержение одной из вулканических громад. У порталов застыли две гигантские каменные копии «Крылатой Ники» с черепами вместо голов, над центральной площадью кружили хлопья горячей золы, небо затянула дымная пелена. На мраморных ступеньках и бетонных плитах, закинув головы и разинув рты, стояли демоны. Длинными раздвоенными языками они ловили пепел — случайную пищу, адскую манну.

Управляемый Антраксом экипаж миновал зону извержения и теперь мягко катил мимо торговых палаток, предлагавших отборную падаль. Вот они въехали в городской парк, мемориалы которого увековечивали величайшие события в истории Зла — эволюцию холерного эмбриона, «Шотландское соглашение», уничтожение японцами ста тысяч жителей Нанкина, — и, наконец, остановились у дворца Вайверна. Джули вышла из кареты, ступив своими поношенными кроссовками на усыпанную пеплом площадь. Окруженный частоколом из железных балок дворец напоминал некий пространственный лабиринт, украшенный фаллическими башнями и роскошными балконами. Из сторожевой башни выглянул обезьяноподобный ангел и, узнав Антракса, сообщил, что лорд Вайверн, как обычно, по воскресеньям работает в саду.

— Здравствуй, Эндрю, — окликнула Джули хозяина, следуя за демоном вдоль деревянной решетки, которую обвивали виноградные лозы, напоминавшие колючую проволоку. — Я воспользовалась твоим приглашением.

— Джули! Какой роскошный сюрприз! — Дьявол аккуратно обрезал ветки мангового дерева, увешанные червивыми плодами. Он приветственно помахал секатором. — Добро пожаловать в Эдем. Да, да, Эдем. После Падения мы перенесли его в Ад. — Сделав Антраксу знак удалиться, он с нежностью погладил здоровенный помидор, свисавший с оплетенного паутиной куста. — Откровенно говоря, я ожидал, что ты явишься гораздо раньше.

— Я была всем довольна, — решительно начала Джули. Между кронами деревьев проносились миниатюрные смерчи, раскачивая тяжелые плоды. Ручейки муравьиных полчищ струились по траве. — К тому же я не сидела без дела.

Вайверн грубо загоготал и ткнул левым рогом в ту сторону, где находилась пещера Иисуса.

— Пятнадцать лет на раздаче разбавленного лимонада, это ты называешь делом? Твой братец всегда отличался мазохистскими наклонностями. Но ты… Я полагал, в тебе побольше здравого смысла.

— Я соскучилась по родным. Хочу домой.

Дьявол ткнул кончиком хвоста в направлении антрацитового свода.

— Мне божества там, наверху, не нужны. С вами, ребята, хлопот не оберешься.

— Иисус назвал мне твою цену. — Сложив на груди руки, Джули бросила на Вайверна вызывающий взгляд. — Я готова платить.

«Вовсе не готова, — думала про себя Джули. — Это же я. С какой стати человек должен расставаться со своим родовым наследием?»

— Ты уверена? — удивился Вайверн. — Не разбрасывайся божественностью, дорогая, это твое.

— Да.

— Хотя, если взглянуть на светлую сторону, ты во многом выиграешь, — похотливый оскал от уха до уха рассек грубое пунцовое лицо Дьявола, — землю, полноценную жизнь, и уже не будет этих обезумевших толп, преграждающих тебе дорогу.

— Ну так бери, забирай мою божественность!

— Будет больно.

У Джули по спине заструился холодный пот, к горлу будто приставили лезвие гильотины.

— Ничего, вытерплю.

— В таком случае стой смирно. — Левая лапа Вайверна вдруг словно бы раскалилась, каждый коготь на ней сверкал, будто драгоценный камень. — Не двигайся.

И дальше последовала отвратительная интерпретация «Сотворения Адама» Микеланджело. Дьявол потянулся к ней, вытянув указательный палец. Вот раскаленный коготь прикоснулся к груди, прожег футболку, продолжал погружаться в тело Джули, рассекая плоть, словно скальпель.

«Ни звука, — заклинала она себя. — Молчи, молчи!»

Вайверн подался к Джули и поцеловал ее. Она ощутила на щеке его скользкие губы, едкое, зловонное дыхание опалило глаза.

— Возлюби врага своего, так? — потешался Дьявол.

Вулканы рычали, словно минотавры, гудели, как адские домны.

Вот уже все пять пальцев погрузились в тело Джули, вот уже вся шершавая щетинистая лапа раздирала кожу, крошила хрящи, раздвигала грудную клетку, как половинки ореховой скорлупы, погружаясь все глубже и глубже, ощупывала внутренности, извиваясь. Теперь Джули знала, что такое боль. Ее рвали, рассекали, кромсали, безжалостно и бесконечно долго. Кровь хлестала мощной струей и заливала все снаружи, леденящим душу теплом разливалась внутри полостей. Сжав зубы так, что можно было бы раскрошить железную болванку из адской домны, Джули молчала, а Дьявол копался в ней своей когтистой лапой, как могильщик лопатой.

Он искал бесконечно долго и наконец нашел, вырвал из уютного гнездышка плоти бесценный подарок Матери.

Божественность Джули оказалась птицей, белым сияющим голубем, теперь ставшим пленником когтистой лапы Вайверна. Головку птицы венчала кровавая корона, растекаясь красными лентами по белому оперению. И надо же, в клюве птичка держала маленькую оливковую веточку.

Свободной лапой Вайверн заглаживал рану Джули, убивая кровожадных микробов, слой за слоем, клетка за клеткой наращивая новые ткани.

— А это з-зачем, — простонала Джули, указывая на оливковую ветвь. Боль все еще не отступала, и к горлу подкатил жгучий ком.

Вайверн заговорил, горячо, захлебываясь, разбрызгивая вокруг маслянистую слюну.

Но Джули уже не могла разобрать его слов, они превращались в смутное, далекое воспоминание, отдавались в ушах завыванием ветра. Со всех сторон ее обступила почти осязаемая тьма. Исцели этого мальчика. Спаси Атлантик-Сити. Уйди красиво. Исцели мальчика, спаси город, взлети. Нет, все это было далеко позади. Джули знала, что никогда больше ей не оживлять крабов, не исцелять слепых, не спасать города, не летать в небесах. У нее не осталось ничего, кроме жгучей, убийственной боли в груди, всепоглощающей черноты вокруг и этого бесконечного мучительного падения, падения, падения…