Большевики. 1917 - Антон Антонов-Овсеенко

Кроме того, этой версии прямо противоречит поведение Ленина в разгар кампании: объявив поначалу о своей готовности предаться в руки «правосудия», но вовремя оценив происходящее как попытку избавиться от большевиков отнюдь не политическими методами, он поспешил отказаться от этого своего намерения. Ленин, как представляется, не мог прямо рассчитывать на боязнь эсеров в разоблачении их финансовых связей со странами Антанты; скорее, он мог ожидать ещё большего ужесточения уже прозвучавших обвинений в свой адрес и именно поэтому отказался от намерения сдаться на «милость» правосудия. В «Известиях» от 18 июля опубликовано известное заявление Ленина и Зиновьева по этому поводу: «Товарищи! Мы переменили своё намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте по следующим мотивам. Из письма бывшего министра юстиции Переверзева, напечатанного в воскресенье в газете „Новое время“, стало совершенно ясно, что „дело“ о шпионаже Ленина и других подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции. Переверзев вполне открыто признал, что пустил в ход непроверенные обвинения, дабы поднять ярость (собственное выражение) против нашей партии». Это публичное объяснение Ленина фактически подтвердил впоследствии советский и правительственный деятель И. Г. Церетели: «Возмущённый вызванным большевистскими демонстрациями кровопролитием на улицах столицы, Переверзев, под влиянием беседы с начальником контрразведки штаба Петроградского военного округа Никитиным, сообщившим ему показания прапорщика Ермоленко о связях Ленина и его ближайших товарищей с германским штабом, принял решение немедленно опубликовать эти данные, чтобы, как он объяснял на другой день в печати, „поднять ярость солдат против изменников родины и революции“. А когда он увидел, что этот его необдуманный поступок вызвал недовольство как в правительстве, так и в центральных органах Советов, то подал в отставку»[112].

Большевики же, кроме того, инициировали проведение расследования со стороны Совета, причём сделали это почти одновременно с публикацией «Живого слова»: газета «Известия» в номере от 6 июля (первая публикация «Живого слова» с обвинением в шпионаже, напомним, состоялась накануне) поместила специальное заявление «От Центрального исполнительного комитета» о том, что «в связи с распространившимися по городу и проникшими уже в печать обвинениями Н. Ленина и других политических деятелей в получении денег из тёмного немецкого источника, Исполнительный комитет доводит до всеобщего сведения, что им, по просьбе представителей большевистской фракции, образована комиссия для расследования этого дела. Ввиду этого, впредь до окончания работы этой комиссии, Ц.К. предлагает воздержаться от распространения позорящих обвинений». При этом в июле 1917 г. большевикам, как известно, было ещё далеко до завоевания большинства в Исполкоме Петросовета, и то, что они при неблагоприятном для них раскладе сил не побоялись инициировать расследование, говорит об их уверенности в своей правоте и отсутствии доказательств у стороны обвинения. Эта не зависевшая от влияния Временного правительства комиссия, так же как и правительственные органы, не нашла подтверждений причастности Ленина к шпионажу в пользу Германии.

Таким образом, эффективно начавшаяся в качестве реакции на попытку переворота антибольшевистская кампания потерпела фиаско и привела к освобождению из «Крестов» около 70 организаторов и участников выступления 3–4 июля. На освобождение повлияло в том числе решительное поведение самих арестантов. Как вспоминал потом один из них, большевик Владимир Антонов-Овсеенко, в начале августа 1917 г. «политические заключённые предъявили прокурору требование: в законный срок (24 часа) рассмотреть их дела, предъявить обвинение, назначить срок суда или же освободить. / Требование это не было удовлетворено», и заключённые объявили голодовку. Это подействовало, и через несколько дней политических начали освобождать. Лишь Льву Троцкому пришлось задержаться в тюрьме дольше других: только в номере от 5 сентября «Известия» одной фразой сообщили, что «т. Троцкий освобождён из-под ареста по постановлению следственных властей под небольшой залог».

В этих условиях, когда большевистский актив находился в «Крестах», а Ленин вынужден скрываться, в конце июля — начале августа 1917 г. большевики устроили VI съезд РСДРП (б). Разумеется, его заседания проходили нелегально, а главные действующие лица, ядро большевистского ЦК, в заседаниях участия не принимали: не было Ленина, Троцкого, Каменева и Зиновьева. Не считая «приветствий Ильичу» и прочих формальностей, вроде подтверждения курса на вооружённое восстание, примечательным на съезде было выступление Николая Бухарина, который напомнил собравшимся, что крестьяне, будучи собственниками, фактически находятся в союзе с буржуазией, и поэтому рассчитывать на их сотрудничество с пролетариатом не приходится. Разумеется, эта точка зрения была с негодованием отвергнута, поскольку Ленин с самого начала, с конца ещё XIX в, придерживался прямо противоположной точки зрения. Фактическим же итогом съезда стала констатация готовности партии к захвату власти. Я. М. Свердлов подтвердил, что со времени VII Апрельской партконференции партия стала по-настоящему массовой, она насчитывала уже 240 тыс. членов и количество это постоянно возрастало, как и количество членов военной организации партии, которая насчитывала десятки тысяч «специалистов». В отчёте «Новой жизни» о съезде большевиков, опубликованном в номере от 2 (15) августа, редакция акцентирует внимание на проекте резолюции о политическом положении: этот документ «признаёт наличность диктатуры контрреволюционной империалистической буржуазии, опирающейся на военную клику из командных верхов, констатирует разложение органов революционной демократии (советов), заменяет лозунг перехода власти к советам лозунгом борьбы с диктатурой контрреволюционной буржуазии».

Между тем ещё один, относящийся к обсуждаемому периоду частный случай требует краткого анализа: в том же номере «Известий», где помещено сообщение об освобождении Троцкого, говорится и о выходе на свободу ещё одного заключённого — известного своими монархическими и черносотенными убеждениям члена трёх Государственных дум, участника убийства Григория Распутина (хотя последнее и не было никогда официально доказано), одного из лидеров Союза русского народа В. М. Пуришкевича. Что может говорить как о высокой степени растерянности перед всем происходившим правительства Керенского, решившего освобождать «на всякий случай» представителей всех политических течений, так и о тонком расчёте, заключавшемся в том, чтобы выпустить на свободу одновременно с большевиками авторитетного и потенциально опасного для них политического противника, находящегося к тому же на прямо противоположной от большевиков стороне политического спектра. В пользу последней версии говорит то, что точно такой же логике сдержек и противовесов следовал А. Ф. Керенский в отношении состоявшегося в конце августа корниловского выступления: одинаково ненавидевший и боявшийся и большевиков, и практически непререкаемого авторитета в войсках боевого генерала Л. Г. Корнилова, Керенский пытался столкнуть между собой эти две мощные политические силы — очевидно, с целью последующего извлечения для себя политических же дивидендов в виде ореола «спасителя отчизны» и её законно избранной власти от одновременных покушений слева и справа. Попытка столкновения этих двух сил Керенскому фактически удалась, и хотя сам случай с выступлением Корнилова заслуживает отдельного рассмотрения, на его примере особенно ярко проявились отнюдь не способствовавшие стабилизации внутриполитической обстановки диктаторские замашки Керенского. Так, по свидетельству члена кабинета Ф. Ф. Кокошкина, приведённому в мемуарах П. Н. Милюкова, «А. Ф. Керенский заявил, что ему должны быть предоставлены, ввиду создавшегося положения, исключительные полномочия для борьбы с мятежом, равно как и право образовать кабинет по своему усмотрению. „Я, (Кокошкин) первым взял слово и заявил, что для меня не представляется возможным оставаться в составе Временного правительства при диктаторском характере власти его председателя“»[113].